Проклятие иеремитов

Д’айдрэ петляла, путала следы, пробиралась сквозь заросли кустарников, пряталась в перелесках. С рассветом стало ясно, что погони опасаться не стоит. Наверняка главари солдат удачи либо растерялись, либо сочли благоразумным не высовываться и не светиться раньше положенного срока. А кто знает, из-за привычного разгильдяйства и склонности частенько заглядывать в кубок, попросту проигнорировали досадный инцидент. Но заботы и печали наёмников не трогали следопыта. Главное, не бросились преследовать, и путешественники благополучно ушли от неприятностей.

На водопое Алексей поделился с Кайдлтхэ предположениями о том, что где-то поблизости находится лагерь купеческих ландскнехтов. Девушка не возражала, только сказала, что стоянка, скорее всего, расположена у противоположной опушки. Опасность д’айдрэ почувствовала внезапно, и причиной тому стал небольшой разъезд или патруль. Изначальная никак не могла понять, за какой надобностью попёрлись конники. Может, решили наведаться в ближайшую деревеньку раздобыть браги или случилась иная нужда.

После полудня погода испортилась. Поднялся неприятный ветер, небо затянуло низкими тёмными тучами. Сразу стало холодно и неуютно. Всё вокруг сделалось мрачным, почти враждебным. На глаза попадались знакомые места. По всем признакам выходило, что развилка на Аридал осталась позади, и цель путешествия близка. Следопыт старался утешить себя мыслью о близости столицы, но воспоминания об имперском городе навевали только тоску и уныние. Теперь великий герцог хотел оттянуть миг возвращения и страшился неопределённости.

Ближе к вечеру заморосил надоедливый дождь. Низкое свинцовое небо грозило раздавить двух всадников, бросивших вызов судьбе. У горизонта на юго-западе росло тёмное пятно, выделявшееся даже на фоне мрачного неба. Поначалу едва заметное, оно густело, озарялось оранжевыми всполохами. Там, у горизонта, пылала столица Тамарвалда.

Следопыт как-то неожиданно осознал: рассказы Инигарда и лекарей, встреченных в трактире у перекрёстка, отнюдь не сказки, не страшилки на ночь. Вот он, погружённый злой волей Шидельрота в пучину управляемого хаоса имперский город. Теперь он умирает от чумы, задыхается в смраде и гари, исходит огнём. Там – пристанище безумия. Мятежник и вор принёс на алтарь маниакальных устремлений тысячи жизней и готов принести во сто крат больше ради построения всепланетного концлагеря. Вместо строго отмеренной золотой пирамиды в мир явился уродливый монстр, достойный полотен Иеронима Босха и Питера Брейгеля-старшего. Но иначе и быть не могло. Чудовище, рождённое беспримерной алчностью и жаждой власти, уплетало людские тела и души, не отделяя непричастных от собственных жрецов и почитателей. Бунт во имя бунта, помноженный на ненависть, ужасы убийств и страдания жертв, раковой опухолью истреблял вокруг себя всё здоровое. Метастазы множились и захватывали новые города, лестью, ложью и деньгами лишали доверчивых простаков последних крупиц разума. Те, кто провозгласил себя воинами света, борцами за справедливость и равенство, противниками тирании и всяческого угнетения, сами того не понимая, вскармливали кровожадного левиафана и рыли себе могилу, фанатично уверовав во вселенское значение выпавшей на их долю миссии. Прожектёры всех мастей, глупцы, охочие до чужого добра босяки и бездельники, политические авантюристы, мстительные завистники, душегубы, платные агенты враждебных держав, содомиты, бывшие каторжники, садисты и душевнобольные, сбежавшие из храмовых богаделен, могильными червями уничтожали труп некогда великого государства. Они вовсе не задумываясь о том, что порождённый ими исполин сожрёт и их, отрыгнёт кучей мертвецов, трупным смрадом и гарью пожаров, превратит цветущую страну в безжизненную пустыню.

Зарево становилось ярче и смещалось на восток. Теперь Алексей мог разглядеть, что горит не весь город, а отдельные районы, населённые бедняками. Именно в таких кварталах большинство составляли деревянные дома.

Город располагался на нескольких холмах. Его разлагающаяся туша, покрытая язвами пожаров, и впрямь напоминала убитого гигантского зверя. Картина завораживала величием и каким-то инфернальным драматизмом. Оставалось только гадать, сколько страданий, слёз и бедствий выпало на долю недалёких обывателей.

Алексей вполне мог сравнить то диковинное зрелище с неким филиалом ада, где, повинуясь дьявольской воле безумцев, в губительном огне утилизировались тела и души. Пламя и муки, дым и вопли, жар и смерть. Близкая ночь делала эту трагедию особенно сюрреалистичной и противоестественной, почти потусторонней.