Проклятье вендиго

— Он перестал есть, — продолжала она. — Он перестал спать. Он перестал разговаривать. Дядя был в отчаянии и волновался. Это продолжалось целый месяц — Пеллинор молча угасал, — и тогда дядя ему сказал: «Ты должен решить. Ты будешь жить или умрешь?» А Пеллинор сказал: «Для чего мне жить?» А дядя ответил: «Это можешь решить только ты». И тогда… он решил.

— Что? — прошептал я. — Что он решил?

— Конечно, он решил жить! Ох, я начинаю думать, что ты все-таки тупоголовый, Уильям Генри. Конечно, он решил жить, иначе тебя бы здесь не было, не так ли? Это не был идеальный конец. Идеальный конец был бы, если бы он выбрал обратное, потому что самая лучшая любовь — это та, которая убивает. Любовь ничего не стоит, если она не трагическая — посмотри на Ромео и Джульетту или на Гамлета и Офелию. Это ясно всем, кто не слишком тупоголов, чтобы это понять.

Доктор вернулся утром вскоре после десяти часов. Его костюм был слегка помят, черный галстук, который надо было завязывать «только вот так», неряшливо свисал с воротника, и на нем красовалось темное зеленоватое пятно — это наверняка срыгнул его друг. Когда я спросил его о самочувствии доктора Чанлера, он коротко бросил: «Он жив» и больше ничего не сказал.

День начался с порывистым северным ветром, который принес с собой обилие мрачных воспоминаний. Фон Хельрунг и Лилли проводили нас до угла. Увидев на облучке экипажа Бартоломью Грея, Уортроп повернулся к своему старому учителю.

— Где Скала? — требовательно спросил он.

Фон Хельрунг что-то невнятно пробормотал в ответ, и лицо доктора потемнело от гнева.

— Если вы его отправили туда как ангела смерти в образе обезьяны, Meister Абрам, я сдам его полиции.

Я не слышал ответа фон Хельрунга — меня схватила за воротник Лилли.

— Ты сегодня будешь на конгрессе? — спросила она.

— Думаю, да, — сказал я.

— Хорошо! Дядя тоже обещал меня взять. Я найду тебя, Уилл.

Не успел я выразить сердечную благодарность за это чудесное известие, как доктор потянул меня в экипаж.

— Прямо в Общество, мистер Грей! — выкрикнул он, сильно ткнув пяткой трости в крышу. Доктор откинулся на сиденье и закрыл глаза. Он выглядел ненамного лучше, чем его умирающий в Бельвю подопечный. Вот так мы сплетены в танце судьбы, пока один не упадет, и мы должны отпустить его, если не хотим погибнуть вместе с ним.

* * *

Тот дождливый день я провел в основном на третьем этаже старого здания оперы в похожем на грот зале, в котором раньше, наверное, помещалась танцевальная студия. Уортроп принимал там участие в качестве ассоциированного члена в заседании редакции Encyclopedia Bestia — публикуемого Обществом исчерпывающего каталога кровожадных существ, больших и малых. Вел заседание долговязый монстролог из штата Миссури по фамилии Пельт, обладавший самыми впечатляющими густыми, длинными и закрученными усами, какие я когда-либо видел. По ходу заседания Пельт жевал соленые крекеры, и я восхищался его умением не ронять крошки на причудливые завитки усов. Это был тот самый доктор Пельт, который, как он позднее признался, был автором анонимного письма, сподвигшего нас на недавний экскурс в темные дебри монстрологии.

Почти не спав минувшей ночью, я дремал в своем кресле под гудение ученых мужей, обсуждавших, анализировавших и споривших о последних исследованиях, дополнявшееся приятной мелодией дождя, стучавшего в высокое арочное окно. Я пребывал в этом сладком полусонном состоянии, когда получил сильный толчок в плечо. Очнувшись, я увидел над собой Лилли Бейтс.

— Ты здесь! — прошипела она — Я тебя везде разыскиваю. Мог бы сказать мне, где ты будешь.

— Я не знал, где я буду, — честно сказал я.

Она плюхнулась в соседнее кресло и мрачно смотрела, как маленький флегматичный аргентинец с примечательным именем Сантьяго Луис Морено Акоста-Рохас ныл по поводу убогого письма большинства монстрологов: «Я понимаю, что они не литераторы, но как можно быть такими безграмотными?»

— Смертельная скука. — Лиллиан резко встала и протянула мне руку.

— Я не могу оставить доктора, — запротестовал я.

— Почему? Ему может понадобиться скамейка для ног? — иронически спросила она. Она подняла меня на ноги и потащила к двери. Я оглянулся на своего хозяина, но он, как всегда, был безразличен к моей участи.

— Теперь тихо, — прошептала она, ведя меня через коридор к двери с табличкой: «ПРОХОД КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕН. ЭТО НЕ ВЫХОД».

За дверью открылась круто уходящая вниз лестница, тьма сразу поглощала жалкий свет рожков, размещенных на каждой площадке между пролетами.

— Думаю, нам не следует туда спускаться, — сказал я. — Табличка…

Не утруждаясь ответом, Лилли тянула меня за собой вниз по этой заброшенной шахте, не смущаясь узкими ступенями и отсутствием перил. Стены, влажные и с длинными гирляндами облупившейся черной краски, тесно сдавливали лестницу с обеих сторон. На нижней площадке, двумя этажами ниже уровня улицы, нас ждала еще одна дверь с еще одной табличкой: «ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЛЕНОВ. ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН».

— Лилли… — начал я.