Проклятье Победителя (ЛП)

Арин услышал, как скрипнула дверь в барак. Этот звук мгновенно заставил его подняться на ноги, потому что только один человек мог прийти сюда так поздно ночью. Затем он разобрал первый тяжелый шаг, и его руки отпустили металлические прутья. Это были не ее шаги. Они принадлежали человеку крупному. Грузному, медлительному. Скорее всего, мужчине.

К камере Арина приближался пульсирующий свет факела. Увидев, кто нес его, Арин отпрянул от решетки. Перед ним стоял оживший кошмар детства.

Генерал вставил факел в держатель. Он вперился взглядом в Арина, замечая его свежие синяки, его рост, черты лица. Лоб генерала нахмурился еще сильнее.

Мужчина был совсем не похож на дочь: сплошная гора массы и мускулов. Но в том, как генерал поднял подбородок, как в его глазах опасно блеснул острый ум, Арин узнал Кестрел.

— С ней все в порядке? — спросил Арин. Не получив ответа, он повторил фразу на валорианском. И, уже унизив себя вопросом, не задать которого он был не в силах, Арин добавил кое-что, что клялся никогда не произносить: — Господин.

— Она в порядке.

Арина охватило необычное ощущение, похожее на сон или внезапное отсутствие боли.

— Если бы я мог выбирать, я бы убил тебя, — сказал генерал, — но от этого разговоры только усилятся. Тебя продадут. Не сразу, потому что я не хочу, чтобы подумали, будто я реагирую на скандал. Но скоро. Некоторое время я проведу дома и буду следить за тобой. Если только ты приблизишься к моей дочери, я забуду про трезвый расчет. Я прикажу разорвать тебя на части. Ты понял? 

Глава 23

Приходили письма. В первые дни после дуэли Кестрел хваталась за них с пылом, отчаянно желая отвлечься от заточения в постели и узнать, что думает о ней теперь общество. Должно быть, она заслужила уважение, победив лучшего в городе бойца?

Но по большей части письма приходили от Джесс и Ронана и были наполнены ложным весельем. А затем Кестрел получила записку.

Маленькую, сложенную пухлым квадратиком. С черной печатью. Начертанную женской рукой. Не подписанную.

«Думаешь, ты первая? — спрашивалось в ней. — Единственная валорианка, которая легла в постель с рабом? Дурочка!

Позволь мне объяснить тебе правила.

Не веди себя так открыто. Почему, как ты думаешь, общество позволяет сенатору вызвать к себе вечером красивую служанку? Или дочери генерала совершать длительные прогулки в экипаже со столь изысканной «свитой»?

Не потому, что тайные связи недопустимы. Все дело в том, что, притворяясь, будто они недопустимы, мы можем закрыть глаза на тот факт, что позволяем себе поступать со своими рабами так, как того пожелаем».

Кестрел почувствовала, как ее лицо вспыхнуло. Затем оно смялось, подобно листу бумаги в ее кулаке.

Она выбросит записку в огонь. Забудет о ней, забудет обо всем.

Но, как только она приподняла под одеялом правую ногу, ее колено протестующе закричало. Кестрел села на постели и посмотрела в огонь, а затем на свои босые ступни на полу. Она дрожала и сказала себе, что это из-за боли в ее перевязанном колене. Из-за того, что ноги не могут удержать ее вес, и она не в состоянии сделать что-нибудь столь простое, как встать с кровати и пройти по комнате.

Она разорвала записку, превратив в снегопад из клочков бумаги.

В первую ночь после дуэли Кестрел проснулась и обнаружила, что отца рядом нет. В кресле у постели спала рабыня. Кестрел заметила морщины под глазами женщины, неудобный изгиб ее шеи и то, как ее голова болталась туда-сюда, подобно голове человека, нуждающегося в сне. Однако Кестрел растолкала невольницу.

— Ты должна кое-что сделать, — сказала Кестрел.

Женщина моргнула с сонным видом.

— Иди и скажи стражникам, чтобы они выпустили Кузнеца. Он заперт в бараке. Он…

— Я знаю, — ответила женщина. — Его уже выпустили.

— Выпустили? Кто?

Рабыня отвела взгляд.

— Это было решение Ракса. Он сказал, что Вы можете пожаловаться ему, если не согласны.

Последние слова прозвучали ложью. В них не было смысла. Но женщина похлопала Кестрел по ладони и сказала:

— Я сама видела Кузнеца в помещениях для рабов. Он не слишком плохо выглядит. Не беспокойтесь, миледи.

Лицо женщины, имя которой Кестрел забыла, преисполнилось таким сочувствием, что Кестрел приказала ей уйти.

Сейчас Кестрел вспомнила эту сцену. Она посмотрела на разорванное письмо и снова увидела его строчки — такие фальшивые, такие понимающие.

Они не понимали. Никто не понимал. Они ошибались.

Кестрел скользнула обратно под одеяла.

Несколько часов спустя она призвала к себе раба и приказала открыть окно. В комнату хлынул холодный воздух, и Кестрел дрожала до тех пор, пока не услышала отдаленный звон молота по наковальне. Арин должен был знать, что она не может прийти к нему. Почему не приходил сам?

Она могла заставить его. Если она отправит приказ, он подчинится.

Но ей не нужно было подчинение. Она хотела, чтобы он пришел увидеть ее по собственному желанию.

Кестрел вздрогнула от этой мысли и боли, которую та с собой принесла.

Она знала, даже если все верили в ложь о ней, эта ложь была слишком близка к правде.

*