Проклятье Персефоны (СИ)

Дождавшись, когда шаги в коридоре стихнут, и никто уже не сможет меня потревожить, я резко сорвала с шеи кулон и прикрыла глаза, ощущая, как тепло разливается по моему телу. Жабры, болезненно проступающие на шее, заставили вцепиться острыми когтями в ладони, оставляя на них кровавые следы. Я больше не могла сдерживать ненависть и гнев, разъедающие мою душу. Распахнув глаза, я подошла к зеркалу и взглянула на свое отражение, Окровавленные глаза, дьявольская ухмылка, растрепанный вид…

Сегодня я должна освободить сирену, иначе накопившиеся чувства сломают ее невидимую клетку в самый неподходящий момент и нарушат весь план. А ведь я подобралась так близко… Могла почти прикоснуться… Завладеть… Я мотнула головой, осознавая, что еще слишком слаба, что еще не время… Для того чтобы не выдать себя в будущем, сейчас нужно принести кого-то в жертву моей сирене.

К счастью, в эту ночь никто не слышал мальчишеского крика, ровно как никто и не заметил на утро пропавшего юнгу. После кровавой жертвы я и сирена насытились и легко погрузились в сон.

***

Я бегу по полю, крепко прижимая к груди букет полевых цветов. Быстрым движением преодолев ступеньки на крыльце, влетаю в мамину комнату и начинаю громко смеяться.

Моя мама больна. После смерти отца я перестала ее узнавать: постоянные крики, оскорбления, обвинение меня в том, что я его погубила. За последние шесть месяцев она превратилась в собственную тень: неестественная худоба, темные мешки под глазами, панические атаки.

Мать стояла ко мне спиной, когда я, задыхаясь от смеха, положила около ее ног букет цветов и весело завизжала:

— Мама, мамочка, посмотри какие цветы! Они тебе точно понравятся, и ты поправишься!

Тело матери судорожно дернулось. Помедлив, она обернулась. Издав удивленный возглас, я широко распахнутыми глазами начала изучать черты женщины: лицо излучало свет и тепло, глаза были полны нежности и счастья, а на губах дрожала улыбка. Ее некогда густые черные волосы, которые со временем превратились в жженую солому, снова блестящими локонами спадали на плечи, тело приобрело былые формы, а на щеках появился румянец.

Мать протянула ко мне руки и вдруг произнесла:

— Сестра…

Захлебываясь от нахлынувших эмоций и слез, она упала на колени передо мной и сложила руки в мольбе:

— Я так виновата перед тобой.

Казалось, в легких больше не осталось кислорода от услышанных слов. Посмотрев на женщину испуганным взглядом, я рухнула на колени и обхватила ее содрогающееся тело своими детскими руками.

— Я знала, что моя дочь не выжила бы. Я догадывалась, все это время… Но так и не смогла сказать твоему отцу, не смогла!

Брид. Моя кровная сестра. Сирена, умоляющая Персефону отпустить ее на сушу, чтобы воссоединиться с человеком. Она носила его ребенка у себя под сердцем, сгораемая от желания быть с ним и растить будущую дочь, прекрасно понимая, что без благословения богини ребенок не выживет. Персефона ни за что бы не пошла на это.

Судорожно вздохнув, я до крови прикусила нижнюю губу, стараясь скрыть подступающие слезы. Обхватив руками содрогающееся тело сестры, я лишь крепче прижалась к ней, уткнувшись носом в ее шею.