Проклятая игра

— Никаких изменений?

— Внешне — нет. Только внутренне. Вокруг него все сильнее распространялся дух поражения.

— Он не показался мне пораженцем.

— Ты бы видел его в расцвете! Он вселял ужас, поверь мне. Люди замолкали, едва он переступал через порог. Он душил радость в каждом человеке, убивал ее в зародыше. Я сам дошел до предела, как и Евангелина. Не мог выносить его, не мог находиться с ним в одной комнате. У Евангелины появилась навязчивая идея, будто он хочет убить ее и ребенка. Она наняла кого-то, чтобы сидеть с Кэрис ночью: хотела быть уверенной, что он не дотронется до девочки. Кстати, я вспомнил: именно Евангелина посоветовала мне купить собак. Она знала, что они вызывают у него отвращение.

— Но вы не сделали того, о чем она просила? Не выгнали его?

— О, я знал, что рано или поздно мне придется сделать это. Я копил силы. Тогда он попытался надавить на меня и убедить, что я все еще нуждаюсь в нем. Он совершил тактическую ошибку. Все его грошовое пуританство таяло с каждым днем Я сказал ему об этом. Сказал, что он должен изменить манеру поведения или уйти. Он, конечно, отказался. Я знал, что он откажется. Мне требовался повод, чтобы расторгнуть нашу связь, и он поднес мне его на блюдечке. Сейчас-то я понимаю: он чертовски хорошо знал, что я делаю. Но дело было сделано — я вышвырнул его. Не своими руками, конечно. Той разобрался с ним.

— Той работал лично на вас?

— Да. Кстати, это тоже идея Евангелины; она всегда заботилась обо мне. Она потребовала, чтобы я нанял телохранителя. Я выбрал Тоя. Бывший боксер, он был абсолютно честен. Он не поддавался влиянию Мамолиана. Он никогда не лукавил. И как только я велел ему избавиться от этого человека, он выполнил приказ. Однажды я пришел домой, а картежник исчез. Мне легче дышалось в тот день — словно я долго носил камень на шее и не знал об этом. Внезапно тяжесть ушла, голове стало легче, опасения и боязнь неприятных последствий потеряли почву. Я сохранил свое состояние. Без него мне по-прежнему везло. Возможно, даже больше. Я снова обрел уверенность.

— И вы больше не видели его?

— Нет, видел. Он дважды возвращался в дом, оба раза без предупреждения. Похоже, у него не все ладилось. Не знаю, что произошло; он словно утратил свои чары. Когда пришел в первый раз, он выглядел таким дряхлым, что я едва узнал его. Он казался больным, от него отвратительно пахло. Встретишь такого на улице — перейдешь на другую сторону. Я едва поверил в его превращение. Он даже не хотел зайти в дом, хотя я не прогонял его. Он хотел только денег. Я дал ему, и он ушел прочь.

— И это была правда?

— Что ты имеешь в виду?

— Роль нищего. Это настоящее? Или еще одна его выдумка?..

Уайтхед поднял брови.

— Я никогда не думал об этом. Всегда полагал… — Он остановился и начал с другого конца: — Ты знаешь, я простой человек, хотя со стороны выгляжу иначе. Я вор. Мой отец был вором и мой дед, вероятно, тоже. Все, чем я окружил себя, — лишь фасад. Вещи, которые я подбирал за другими людьми. Приобретенный хороший вкус, если хочешь. Но через несколько лет такой жизни ты начинаешь верить в собственную значимость. Ты начинаешь думать, будто ты действительно обладатель изысканных, светских манер. Ты начинаешь стыдиться инстинктов, приведших тебя сюда, потому что они — часть прошлого, которое тебя смущает. Так случилось и со мной. Я потерял представление о себе. А сейчас настало время, когда вор должен снова сказать свое слово. Теперь я должен использовать его глаза, его инстинкты. Ты научил меня этому. Хотя, видит бог, и не подозревал об этом.

— Я?

— Мы похожи. Разве ты не понимаешь? Мы оба воры. И оба жертвы.

Жалость к самому себе слишком ясно звучала в голосе Уайтхеда.

— Вы не можете считать себя жертвой, — возразил Марти, — судя по вашей жизни.

— А что ты знаешь о моих чувствах? — вскипел Уайтхед. — Не смей, слышишь? Ты ничего не понимаешь! Он все отнял у меня, все! Сначала Евангелину, потом Тоя, теперь Кэрис. И не говори мне, страдал я или нет!

— То есть как — он забрал Евангелину? Я полагал, что она погибла в результате несчастного случая.

Уайтхед покачал головой.

— Это предел того, что я могу рассказывать тебе, — сказал он. — Некоторые вещи я не в состоянии выразить. И никогда не смогу.

Голос его упал. Марти оставил этот вопрос и продолжал:

— Вы сказали, что он возвращался дважды.