Проклятая игра

Конечно, он тоже был малолетним преступником. Воровство — образ жизни в здешних местах. Но прежде это была какая-то ленивая, почти пассивная форма воровства: подхватил что-то — и смываешься вместе с украденной вещью пешком или на машине. А если дело кажется слишком сложным, забудь о нем, на свете много всякой всячины, которую можно прибрать к рукам. Не похоже на преступление в том смысле, в каком Марти понял это слово гораздо позже. Скорее сорочий инстинкт: брать то, что плохо лежит, никому не желая зла, и проходить мимо, если ничто не упало тебе в руки.

Но эти мальчишки — вот они стоят кучкой на углу Нокс-стрит — выглядели куда более отчаянными и жестокими. Как и Марти, они выросли в безрадостном месте: поросшие травой стены, торчащая арматура, уродливые бетонные строения, редкие следы неудачных попыток озеленения. Однако Марти знал, что общего языка им не найти. Апатия и безрассудство нынешних подростков пугали его; он чувствовал, что их ничто не остановит. На этой улице, да и на других окрестных, не стоило рождаться и жить. Хорошо, что мать Марти умерла до того, как в квартале произошли самые неприятные изменения.

Наконец он подошел к дому двадцать шесть. Здание было перекрашено. Шармейн на одном из свиданий обмолвилась, что Терри — муж одной из ее сестер — покрасил стены пару лет назад, но Марти успел забыть об этом. То, что дом оказался не зеленым с белым, как он много лет представлял себе, подействовало как пощечина Терри сделал работу плохо, только для виду, и краска на наличниках уже облупилась. Через окно Марти разглядел, что тюлевые занавески (он всегда их ненавидел) заменили на глухие шторы и сейчас они были задернуты. На подоконнике в пространстве между окном и занавесками, как в ловушке, пылились забытые фарфоровые фигурки — свадебные подарки.

У Марти сохранились ключи от дома, но он не мог заставить себя ими воспользоваться. К тому же Шармейн наверняка сменила замок. Марти надавил на кнопку звонка, но звука не последовало. Он помнил, что звонок всегда был слышен с улицы. Значит, сейчас он не действует. Марти постучал в дверь костяшками пальцев.

Несколько секунд в доме стояла тишина Затем раздался стук каблуков. (Шармейн, наверное, надела босоножки без задника, что делает ее походку неровной.)

— Марти! — только и сумела она выдавить из себя. Ни радостной улыбки, ни слез.

— Я воспользовался случаем, чтобы зайти, — отозвался Марти, стараясь казаться безразличным. С той же секунды, когда Шармейн взглянула на него, он понял: приход сюда — большая ошибка.

— Я думала, тебя не выпустят, — сказала Шармейн, затем поправилась: — Мне казалось, тебе нельзя выходить в город.

— Я получил специальное разрешение, — ответил Марти. — Может быть, мы войдем в дом? Или будем разговаривать на пороге?

— О да… Конечно.

Марти прошел внутрь, и Шармейн закрыла за ним дверь. В узенькой прихожей возникла некоторая неловкость. Степень их близости предполагала, что нужно обняться, но Марти не мог заставить себя; к тому же он чувствовал, что Шармейн этого не хочет. Она натянуто улыбнулась и чмокнула Марти в щеку.

— Извини, — проговорила она, ничего конкретно не имея в виду. Марти последовал за ней в кухню. — Просто я не ожидала тебя увидеть. Проходи. Боюсь, у меня жуткий беспорядок.

Воздух в доме был спертый, как будто комнаты давно не проветривали. На радиаторах сушилось белье, что добавляло сырости.

— Садись, — предложила Шармейн, убирая с кухонных стульев пакеты со всевозможными продуктами. — Я быстро закончу.

На кухонном столе лежала порция грязного белья, которую она загружала в стиральную машину, что-то нервно бормоча и стараясь не глядеть на Марти. Она пыталась сосредоточиться на том, что держала в руках, — полотенца, нижнее белье, блузки.

Марти не узнавал эту одежду. Он внимательно смотрел в надежде увидеть что-нибудь знакомое — то, что Шармейн носила раньше. Если не восемь лет назад, то хотя бы на одном из свиданий в тюрьме. Но все было новым.

— Я не ждала тебя, — повторяла Шармейн, закрывая дверцу машины и засыпая порошок. — Я была уверена, что ты сначала позвонишь. Посмотри на меня. Я похожа на пугало. И как назло, сегодня у меня столько дел!

Она закончила возиться с машиной и закатала рукава.

— Кофе? — предложила она и, не дожидаясь ответа, взялась за кофейник. — Ты хорошо выглядишь, Марти, правда.

Откуда ей знать? Она едва взглянула на него, поглощенная хозяйственными заботами. Марти сидел и смотрел, как Шармейн возится у раковины, протирает тряпкой стол, будто за эти восемь лет ничего не изменилось, только на их лицах добавилось несколько морщинок. То, что он сейчас чувствовал, напоминало панику. Ему хотелось скрыть это, чтобы не выглядеть дураком.

Шармейн налила ему кофе. Они поговорили о том, как изменился квартал. Затем Марти выслушал длинную историю о Терри и о выборе краски для фасада дома. Они обсудили, сколько стоит доехать на метро от Майл-Энда до Уондсворта, и Шармейн опять отметила, как хорошо выглядит Марти:

— Поверь, я не шучу.