Прохладой дышит вечер

В автомобиле Ульриха за рулем сидит Феликс, справа Эвелина, сзади — Сузи. Когда она здоровалась с Хуго, лицо ее выражало крайнее любопытство.

Мест для парковки у лесного кладбища предостаточно, сезон кладбищенских садоводов еще не начался. Сузи здесь впервые. Юная архитекторша с профессиональным интересом разглядывает арку над входом: высокое, громоздкое сооружение, главный портал покоится на колоннах и заканчивается куполообразными башенками с круглыми окошками. Сузи говорит, что на языке специалистов они называются «бычьи глаза».

— Главный городской архитектор Август Буксбаум проектировал это кладбище, — просвещает Ульрих барышню, — первые могилы появились в 1914 году. Сначала построили крематорий, через пару лет — морг и зал для панихиды.

Хуго рвется к своему семейному склепу, я — к нашему, в итоге все идут туда, куда тянет наших студентов: к солдатским могилам Первой и Второй мировой.

— Смотрите-ка, солдаты даже после смерти все построены по званию и роду войск, — замечает Феликс. — Порядок — он и на том свете порядок! Вот сапер, артиллерист, — читает он, — ефрейтор, связист, летчик, медбрат, зенитчик, резервист, снайпер, гренадер, гвардеец… и там еще дальше…

Тут лежат и немцы, и пара сотен французов и русских, которые между 1914-м и 1918-м погибли. Наша парочка пацифистов переходит к семейным склепам и с воодушевлением изучает имена павших на войне сыновей разных семейств. Одни несчастные «покоятся вдали от своих любимых, в Тобруке, в Африке, но они не забыты», другие — «погибли во время бомбардировки города». Вот, наконец, братская могила — двенадцать тысяч дармштадцев лежат в ней, всех не стало, когда город бомбили 11 сентября 1944 года. На памятнике их имена в алфавитном порядке. А ведь мы многих знали…

— Ладно, пошли, навестим Иду, — подает голос Хуго. Сестра моя похоронена с его родителями, а не с нашими.

Здесь и для него самого уже припасено тенистое местечко.

— «Здесь покоится с миром наша незабвенная Элиза», — читает Регина. Это могила ее новоиспеченной бабушки.

Хуго кладет на могилу Иды белую розу.

Наш фамильный склеп красивее, чем у его семьи. Замшелая крыша покоится на четырех коринфских колоннах, под крышей — резной карниз. Справа и слева два ангела держат гирлянды из цветов, посередине гирлянды свиваются в венок. Земля вокруг усыпана сосновыми шишками и иголками, и кое-где — клумбы с бегониями. Здесь похоронены мои родители, бабка и дед, Фанни и Альберт.

«Люби, покуда жив,
Люби, покуда можешь!
Настанет час, и ты родню
В холодный гроб положишь», —

несколько насмешливо читает моя невестка.

Да, наверно, последнее пристанище ее предков куда более изящно, элегантно, дороже и сделано со вкусом. Но этот наш семейный девиз, по-моему, совсем даже не плох.

Регина с Ульрихом все время отходят в сторону, чтобы их не слышали, и все что-то обсуждают. Ясное дело, они разговаривают о Хуго. Потом вдруг разговор обрывается, Регина подхватывает под руку своего папочку, а Ульрих уводит меня к какому-то скучному мраморному надгробию шестидесятых годов. Но близко к могиле подойти не удается, висит табличка: «Осторожно! Почва проваливается! Срочно укрепить участок. Администрация кладбища». Сын тут же испуганно дергает меня в сторону, как будто мертвец сейчас утянет нас под землю.

— Долго еще Хайдемари будет в больнице? — спрашивает он. — Ас дядей Хуго как же, вдруг ей самой уход понадобится? Надо, наверное, с ее врачом поговорить…

Да, племянница оставила мне телефон клиники, только вот куда я его дела? Кажется, на кухне, в буфете, в правом ящике, что ли?

Сузи любопытно, кто такая Фанни.

— Феликса двоюродная бабушка, — объясняет Регина.

— Моя сестра, — откликаюсь я.

— Весьма благочестивая дама, — ухмыляется Хуго. Ага, не забыл, негодник: Фанни, бедняжка, тоже по нему вздыхала. Лучше б он что поважнее помнил. Но сестрица посвятила себя только Господу Богу.

— А умерла она отчего? — это Феликс.

У нее был рак, что-то по женской части. Она, как и многие другие, из-за чрезмерной стыдливости слишком поздно пришла к врачу.

— Значит, в нашем семействе дурная наследственность по части рака, — произносит Феликс обвиняющим тоном. Регина только что обсудила с ним болезнь Хайдемари, как и Ульрих со мной.

И тут меня вся эта честная компания начинает злить. «Домой хочу», — заявляю я. Но Хуго вдруг делается нехорошо, голова кружится, и он тяжело опускается на ближайшее надгробие. Так что с домом придется подождать. Все изумленно смотрят, как Регина достает из своей огромной сумки прибор для измерения давления.

— Откуда у тебя эта штука? — удивляется Феликс.

— Всегда с собой ношу. — Регина оборачивает резиновый манжет вокруг руки Хуго и качает грушу.

Давление плохое.

— Ему нельзя на солнце сидеть! — шумит Регина. Ульрих и Феликс подхватывают моего старичка любимого под руки и сажают на лавочку.

Мне бы отдых тоже не помешал.

О, Регина в своей стихии. Пичкает папочку сердечными каплями и словами утешения. Через пять минут ему уже лучше.