Происшествие с Андресом Лапетеусом

— Удивительно, что наши мечты никогда не исполняются, — говорила утром Реэт, утомленная ласками Лапетеуса. — Жаль, что партийным запрещено идти в церковь. Мы были бы красивой парой. Высокие стройные люди всегда составляют красивую пару. Ты во фраке, я в снежно-белом платье до самого полу. Церковь сверкает в огнях. Пастор суров и торжествен. Играет орган. За нами стоят подружки и шафера. Двенадцать пар. Почему-то я хотела бы, чтобы их было двенадцать. Я бы все устроила. Орган, пастора, шаферов во фраках и подружек в белых шелковых платьях. Но ты член партии, в церковь не смеешь и ногой ступить. Особенно теперь, когда тебя выдвинули. Но свадьбу я хочу. Шикарную свадьбу. И ты будешь во фраке, ладно, Андрес?

Лапетеус подумал, что они действительно были бы примечательной парой. Хорошо, что Реэт не требует церковного венчания. Она чертовски реально подходит к жизни.

— Фрак? Фрака я не надену.

— Разве вам нельзя носить фрак?

Наивность Реэт рассмешила Лапетеуса.

— Нельзя. И смокинг нам носить нельзя. Можно черный костюм. Но и его только в государственные праздники.

— Не смейся, дорогой. Все же это ужасно. Сделать таким прозаичным самый красивый момент в жизни женщины! Почему коммунисты не любят красоты, приподнятости, праздничности? Я всегда спорила с теми, кто презрительно говорят, что большевизм означает человека массы. Что отдельный индивид, со своей личностью, со своими радостями, заботами и страданиями, исчезает в массе. Даже персональная зарплата, которую ты теперь начнешь получать, подтверждает, что советская власть не стрижет всех под одну гребенку. Но все же вы остались прозаичными. Женщине нужна праздничность, почему вы этого не понимаете?

Лапетеус смотрел на груди Реэт. Он не ошибся, они действительно были девически упругими и округлыми.

— Ты пригласи на свадьбу председателя. Не бойся, я организую все так, что стыдиться тебе не придется. Ни праздничного стола, ни гостей. Мои знакомые знают, где что делать и говорить. Они полностью советские люди. Свадьбу отпразднуем здесь, у нас. Если разг двинуть стеклянные двери, из двух комнат получится просторный зал. Пятьдесят гостей свободно поместятся у стола. В угловой комнате будем танцевать. Мы все хорошо продумали с архитектором. Обними меня крепче. Не терплю мужчин с вялыми мускулами. Стисни так, чтобы дыхание сперло. Еще крепче! Ты, наверно, мог бы взять меня силой. Почему ты не попытался?.. Не забывай, что я должна идти на работу. Когда у нас будет своя машина, тогда мы сможем подольше оставаться в постели.

В переполненном вагоне электрички была давка, и Лапетеус подумал, что когда он переберется в Нымме, то наладит дело так, чтобы по утрам за ним приходила машина. И своя машина не помешала бы. Реэт замечательная женщина, она бесспорно организует все.

Неожиданно припомнилась Хельви. Совершенно неожиданно, так как в присутствии Реэт он никогда не вспоминал о Хельви. Реэт целиком захватывала его. Ему припомнилась не столько Хельви, сколько ее высоко поднятая рука. Он часто видел эту руку перед глазами, и это видение всегда больно задевало его. И сейчас также.

Реэт вполголоса тараторила:

— Думаю, что на приготовление к свадьбе у меня уйдет не больше месяца. Учти это. А то, поди знай, вечером в день свадьбы уедешь в командировку. Я тебя никуда от себя не пущу. После сегодняшней ночи я не верю, что тебя из одной командировки в другую Гнали только служебные дела. Теперь в твоем распоряжении машина, и область не так велика, чтобы ты не успел к вечеру вернуться. За месяц я управлюсь со всем. Хотя у тебя и есть темный костюм, надо сшить новый. Я достану хороший черный материал. Знаю человека, через которого можно получить настоящий английский товар. Есть у меня и знакомый портной.

Лапетеус слушал. Привидевшаяся рука Хельви исчезла, и ему снова было хорошо.

— Ты получишь плохого мужа, — сказал он, шепелявя и подражая маленькому ребенку. — Очень плохого, такого, который до полуночи сидит в своем кабинете или постоянно в отъезде. Передумай, пока не поздно.

Теперь, когда Реэт больше ничего не запрещала ему, он снова обрел самоуверенность, даже некоторое чувство превосходства. Как в начале их знакомства.

— Ты женишься на плохой женщине, — ответила Реэт. — На женщине, которая и не думает делить тебя с работой или с командировками. По меньшей мере до тех пор, пока ее большой железный мальчик не надоест ей.

Последние слова неприятно подействовали на Лапетеуса. В его самоуверенную успокоенность будто капнули что-то желчно-горькое. И он подумал, как думал много раз, возвращаясь от Реэт, что она женщина с холодной душой. Чувственная, страстная, жадная на ласки, но холодная. «Любит ли она меня?» — спросил он себя и испытующе посмотрел ей в глаза.

— Не смотри на меня так. Мы в вагоне, а не в постели.

— Ты говоришь о свадьбе, Реэт. Но я еще не объяснялся тебе в любви.

В глазах Реэт что-то переливалось.

— На нас уже смотрят, Андрес. Встречай меня вечером. Пойдем вместе к портному.

Лапетеусу снова стало хорошо.

— В котором часу ты освободишься?