Происхождение зла

— Как я хотел познакомиться с вами!

Стиснутая рука хрустнула переломанными, по всей видимости, костями — Эллери не успел даже охнуть. Неудачный для самолюбия день: не поймешь, у кого сильней хватка — у Роджера Прайама, Альфреда Уоллеса или этого дикого зверя. Сын Делии был выше его на шесть дюймов. Симпатичный гигант с немыслимо широкими плечами, невероятно тонкой талией, мускулатурой «мистера Америка», гавайской кожей — сплошь на виду, без учета коричневой набедренной повязки, — и ухмылкой, из-за которой Эллери себя чувствовал столетним старцем.

— Я принял вас за охотника за новостями, мистер Квин. Терпеть их не могу, они мне жизнь отравляют. Чего мы тут стоим? Пойдемте в дом.

— Как-нибудь в другой раз, Мак, — холодно отказалась Лорел, беря Эллери за руку.

— Ух, дурацкое упрямство. Успокойся.

— Кажется, ваш отчим не слишком любезно меня принял, Мак, — сказал Эллери.

— Имели уже удовольствие? Но я вас приглашаю подняться в мой дом.

— В самом деле подняться, — вздохнула Лорел. — Хорошо. Иначе не поверите.

— Подняться в дом? — Эллери покорно оглянулся. К его ужасу, юный гигант, кивнув, полез по веревочной лестнице, гостеприимно маня их за собой.

* * *

Высоко на дереве действительно был дом. Точнее сказать, однокомнатное помещение без удобств, однако с четырьмя стенами и соломенной крышей, с прочным полом, бревенчатым потолком, двумя окнами, располагавшееся на платформе, откуда свисала лестница, — на опасном с виду насесте, который юный Макгоуэн весело называл «двориком», абсолютно надежном, если не падать.

Хозяин объяснил, что дерево называется quercus agrifolia,[14] добрых восемнадцати футов в обхвате, предложил гостю взглянуть на «кусачие листья». Эллери кисло кивнул, осторожно стряхивая с рубашки дьявольски проворных паучков. Впрочем, постройка покоилась на ветвях в фут толщиной и казалась вполне устойчивой.

Сунув голову внутрь по хозяйскому приглашению, он охнул, как турист. Стены и полы занимали предметы, облегчающие — иначе не скажешь — жизнь на дереве.

— Извините, что не приглашаю, втроем не поместимся. Лучше сядем во дворике. Кто-нибудь хочет выпить? Бурбон? Скотч? — Не дожидаясь ответа, Макгоуэн вдвое согнулся и втиснулся в дом. Послышалось разнообразное бульканье.

— Почему несчастного ребенка не сдадут, куда следует? — шепнул Эллери.

— Для этого нужны основания.

— Вы считаете нормальным такой образ жизни? — воскликнул он.

— Не стану вас упрекать, мистер Квин, — дружелюбно заявил рослый парень, вышедший с двумя холодными стаканами. — С первого взгляда всё против меня. Хотя лишь потому, что вы живете в мире фантазий. — Он сунул в дом длинную руку и вытащил третий стакан.

— Мы живем в мире фантазий. — Эллери одним глотком осушил треть стакана. — А вы, естественно, в реальном.

— Может, не надо? — устало молвила Лорел. — Начнет рассуждать, просидим до заката. Что там говорится в записке?

— Кроме себя, ни одного реалиста не знаю. — Гигант разлегся на краю своего дворика, болтая в воздухе могучими ногами. — Слушайте, чем вы все занимаетесь? Живете в одних и тех же старых домах, читаете одни и те же старые газеты, смотрите одно и то же старое кино, один и тот же телевизор, ходите по одним и тем же тротуарам, ездите в одних и тех же старых новых машинах. Мир, приснившийся во сне, не видите разве? Чего стоит обычный бизнес? Чего стоит жульничество, убийство? Понятно?

— Не скажу, чтобы совсем понятно, Мак, — признался Эллери, проглатывая вторую треть. Только сейчас распробовал, что в стакане бурбон, который он терпеть не может. Ну ладно.

— Мы, — заявил юный мистер Макгоуэн, — живем в момент острого кризиса тяжелейшей в истории болезни общества. Вы возитесь с ничтожными убийствами, когда человечество стоит на грани самой крупной катастрофы после Великого потопа. Атомная бомба уже стала детской игрушкой. Теперь есть водородная, которая гарантированно развяжет цепную реакцию, или как там ее, черт возьми, что-то вроде фейерверка в День независимости 4 июля. На всем континенте будет отравлена питьевая вода. От смертельных нервно-паралитических газов, бацилл нет спасения… Бог весть, что еще. Думаете, не применят? Друзья мои, наш мир слагает эпитафию человеку. Кто-нибудь хлопнет пробкой в Югославии, в Иране, в Корее, — бумс! — и всему конец. Ничего не останется, — продолжал он, взмахнув стаканом в невидимый мир внизу. — Пустые города, отравленные на сто лет посевы, одичавшие домашние животные, размножившиеся насекомые… Нарушенный природный баланс, развалины, чума, радиоактивные миллионы квадратных акров, почти вся земная атмосфера… Потрескавшиеся дороги, просевшие мосты, ржавеющие машины, сгнившие библиотеки, жиреющие стервятники… Голливуд, Вайн, заросшие первобытным лесом, что не так уж и плохо. Вот что будет. Развивавшиеся тридцать тысяч лет приматы отброшены назад одним пинком, словно спящая утка. Цивилизация взорвана атомом и уничтожена. Конечно, кое-кто выживет, включая меня. Что нам делать? Вернемся, братцы, туда, откуда пришли, — на деревья. Логично, не так ли? Поэтому я здесь и готов ко всему.