— В Мексике и Гватемале, больше нигде. Мне хотелось посмотреть мир, но я никак не мог уехать оттуда, так как все время открывал новое. Знаете, как это бывает — оказываешься в интересном месте и начинаешь искать, а потом на каждом шагу тебя ждут открытия, и оторваться уже невозможно. Кроме того, в Гватемале имеются определенные виды орхидей — самые робкие и скрытные из эпифитов, если точнее, — которые попросту не желали оказывать мне честь и цвести. И я отказался уезжать, не увидев, как они зацветут. Надо сказать, я уперся не на шутку. Но и они оказались упрямыми. Некоторые заставили меня ждать пять или шесть лет, прежде чем позволили взглянуть на них одним глазком.
— Так почему вы наконец вернулись?
— Из-за одиночества.
Он был поразительно искреннен. Альму это восхищало. Она бы в жизни никому не призналась в такой слабости, как одиночество.
— Еще, — добавил он, — я слишком сильно захворал и не смог больше жить в столь суровых условиях. Меня мучили повторяющиеся приступы лихорадки. Хотя должен сказать, это было не совсем неприятно. В бреду мне являлись потрясающие видения, а еще я слышал голоса. Иногда возникало желание следовать за ними.
— За видениями или голосами?
— За теми и за другими. Но я не мог так поступить со своей матушкой. Слишком много страданий выпало бы на ее душу, если бы ее сын сгинул в джунглях. Она бы вечно размышляла о том, что со мной сталось. Хотя, пожалуй, она и сейчас размышляет о том, что со мной сталось! Но сейчас она по крайней мере знает, что я жив.
— Ваши родные, должно быть, все эти годы по вам скучали.
— Ох, бедные мои родные. Я стал таким разочарованием для них, мисс Уиттакер. Они такие респектабельные люди, а я в жизни выбирал столь странные пути. Мне жаль их всех, и особенно матушку. Она полагает — и пожалуй, недаром, — что я слишком уж бессовестно пренебрег всеми предоставленными мне возможностями. Видите ли, я бросил Гарвард, проучившись всего два года. Меня называли перспективным студентом, что бы это слово ни значило, но ученичество было не для меня. У меня какая-то особенность нервной системы, из-за которой я попросту не мог высидеть в лекционной аудитории. Кроме того, я никогда не жаловал веселой обстановки клубов по интересам и сборищ молодых людей. Возможно, вы не знаете, мисс Уиттакер, но вся жизнь в университете крутится вокруг клубов по интересам и сборищ молодых людей. А мне, выражаясь словами моей матушки, всегда хотелось лишь сидеть в углу и рисовать цветочки.
— И слава богу! — сказала Альма.
— Возможно. Не думаю, впрочем, что мама с вами бы согласилась, а отец и вовсе лег в могилу, разгневанный моим выбором карьеры, если можно назвать это занятие карьерой. К счастью для моей многострадальной матушки, мой младший брат, Джейкоб, затмил мои промахи и стал образцом послушного сына. Он пошел в университет по моим стопам, но, в отличие от меня, выдержал весь положенный срок. Отважно грыз гранит науки, получил всевозможные почести и лавры — хоть я порой и опасался, как бы он не повредился умом от таких стараний, — и теперь проповедует с той же кафедры во Фрамингеме, с которой вещали своим прихожанам мой отец и дед. Мой брат — достойный человек, и он достиг процветания. Он гордость семьи Пайк. Весь город его обожает. Я питаю к нему самые нежные чувства. Но не завидую тому, как он живет.
— Значит, вы родом из семьи священников?
— Верно, и тоже должен был им стать.
— И что же случилось? — осмелев, спросила Альма. — Разочаровались в Боге?
— Нет, — отвечал Амброуз. — Как раз наоборот. Я слишком приблизился к нему.
Альма хотела было спросить, что он хотел сказать этим любопытным утверждением, однако решила, что уже перешла допустимую грань своими расспросами, а Амброуз объяснять не стал. Они долго отдыхали в тишине, слушая пение дрозда. Через некоторое время Альма заметила, что Амброуз как будто заснул. Как быстро это случилось! Только сейчас они говорили, и вот он уже спит! Должно быть, он сильно устал после долгого путешествия в карете, а она еще донимает его расспросами и докучает ему своими теориями о бриофитах и трансмутации.
Она тихо встала и направилась к другому участку поля валунов, чтобы заняться работой и проверить свои колонии мха. Она чувствовала себя удовлетворенной. Какой милый человек этот мистер Пайк. Интересно, надолго ли он задержится в «Белых акрах»? Может, ей удастся уговорить его остаться на все лето. Что это будет за удовольствие — иметь поблизости столь дружелюбное и любознательное существо! У нее словно появится младший брат. Раньше она никогда не думала о том, каково это — иметь младшего брата, но теперь ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы он у нее был и им стал любознательный и дружелюбный Амброуз Пайк. Придется ей поговорить с отцом. Наверняка они сумеют обустроить для Амброуза художественную мастерскую в одной из старых маслобоен, коль скоро тот пожелает остаться.
Прошло, верно, около получаса, когда Альма заметила, как мистер Пайк пошевелился в траве. Она подошла к нему и улыбнулась:
— Вы уснули.
— Я тут ни при чем, — возразил он. — Сон меня сморил.