— Какой феерический бред, — осуждающе выпалила Беатрикс, чеканя каждое слово. Альма с каждым произнесенным слогом вздрагивала. — Ты хоть представляешь, сколько раз я была свидетелем того, как умирают чьи-то бабушки, в моем-то возрасте? И что, если бы я стала по каждой из них плакать? Смерть бабушки — это не трагедия, дитя, а уж смерть чужой бабушки три года назад совершенно точно не причина для слез! Бабушки умирают, дитя. Так заведено. Можно даже поспорить, что в этом их предназначение — умирать, преподав, посмею надеяться, молодому поколению уроки приличия и знаний. Кроме того, подозреваю, что ты не слишком утешила свою горничную, которой было бы куда полезнее увидеть в твоем лице пример стойкости и собранности, чем лицезреть истерику на своей кровати!
Ретта выслушала эту критику с простодушным и искренним видом, пока Альма съеживалась от ужаса. «Ну все, Ретте Сноу конец!» — подумала она. Но тут Ретта вдруг рассмеялась:
— Превосходное замечание, миссис Уиттакер! Какой у вас свежий взгляд! Вы совершенно правы! Никогда больше не стану думать о смерти бабушки как о трагедии!
Альме показалось, будто слезы Ретты поползли по щекам обратно вверх и на глазах высохли.
— Теперь же мне пора откланяться, — как ни в чем не бывало проговорила Ретта. — Сегодня вечером я намереваюсь пойти на прогулку, поэтому должна отправиться домой и выбрать лучшую из своих прогулочных шляп. Я так люблю гулять, миссис Уиттакер, но только не в неподходящей шляпе, как вы сами наверняка прекрасно понимаете. — Ретта протянула Беатрикс руку, и та не смогла отказаться и не пожать ее. — Миссис Уиттакер, какое полезное знакомство! Не могу даже представить, как отблагодарить вас за вашу мудрость. Вы царь Соломон среди женщин, и неудивительно, что ваши дочки вами так восхищаются. Ах, если бы вы были моей матерью, миссис Уиттакер, я бы тогда не стала дурочкой! К вашему прискорбию, сообщу, что у моей собственной мамочки в жизни не промелькнуло ни одной разумной мысли! А главное, она так густо мажет лицо воском и пудрой, что похожа на манекен в витрине портного. Представляете, до чего мне не повезло, что меня воспитал неграмотный манекен, а не такая дама, как вы. Что ж, я, пожалуй, пойду!
И она поскакала прочь. Беатрикс смотрела ей вслед, разинув рот.
— Что за абсурдное существо, — пробормотала она, когда Ретта ушла и дом снова погрузился в тишину.
Решившись выступить в защиту единственной подруги, Альма отвечала:
— Абсурдное, мама, не спорю. Однако, мне кажется, у нее доброе сердце.
— Доброе или недоброе, Альма, об этом лишь Богу судить. Но ее лицо, несомненно, абсурдно. Кажется, она может придать ему любое выражение, кроме умного.
Ретта вернулась в «Белые акры» уже на следующий день, поприветствовав Беатрикс Уиттакер с сияюще-благосклонным видом, как будто вчерашнего выговора и не было. Она даже принесла ей крошечный букетик цветов, который нарвала здесь же, в саду «Белых акров», что было весьма смелым поступком. Что удивительно, Беатрикс приняла букет без лишних слов. С того самого дня Ретте Сноу было разрешено находиться в поместье.
Отпор, который Ретта столь беззаботно дала Беатрикс Уиттакер, казался Альме величайшим достижением. Ей виделось в этом почти колдовство. То, что все произошло так быстро, было еще более примечательно. Каким-то чудом в ходе одного лишь короткого дерзкого разговора Ретте удалось завоевать приязнь главы ее семьи (или, по крайней мере, не вызвать полную неприязнь) и получить любезное приглашение наведываться в гости в любое время.
Пожалуй, девчонка была не так глупа, как казалось с виду.
Итак, Ретта осталась. Осенью 1819 года Альма частенько приходила в кабинет рано утром, готовая взяться за работу над очередным экспериментом по ботанике, и обнаруживала там Ретту Сноу — та лежала, свернувшись клубочком на старом диване в углу, пила лимонад и разглядывала картинки мод в последнем номере «Дамского журнала Гоуди».
— О, привет, моя дражайшая! — щебетала Ретта, радостно вскидывая голову, как будто о встрече у них было условлено.