Происхождение всех вещей

Альма обдумала его предложение. Она вспомнила ту ночь в переплетной, когда они с Амброузом общались через ладони рук: ее единственное столкновение с непостижимым и мистическим. Она до сих пор не знала, что это было. И не могла с полной уверенностью сказать, что ей, охваченной любовью и желанием, это не почудилось. В то же время иногда она задавалась мыслью, а не был ли Амброуз на самом деле магическим существом, возможно претерпевшем единственную в своем роде эволюционную мутацию и появившемся на свет при неудачных обстоятельствах или в неудачный момент в истории. Возможно, где-то в мире было еще существо, подобное ему. Или он был неудавшимся экспериментом. Кем бы он ни был, для него это плохо кончилось.

— Знаете, мистер Уоллес, — отвечала Альма, — очень любезно с вашей стороны пригласить меня, но, пожалуй, я откажусь. У меня есть небольшой опыт телепатического общения, и мне доподлинно известно, что, если двое людей услышали друг друга через границу между мирами, это еще не значит, что они друг друга поняли.

Он рассмеялся:

— Что ж, если когда-нибудь передумаете, пришлите мне весточку.

— Скорее всего, мистер Уоллес, это вы пришлете мне весточку во время ваших спиритических сеансов, когда я умру! Долго вам ждать не придется, ведь совсем скоро я уйду.

— Вы никогда не уйдете. Душа лишь обитает в теле, мисс Уиттакер. Со смертью эта двойственность заканчивается.

— Благодарю вас, мистер Уоллес. Вы говорите приятные вещи. Но вам не надо меня успокаивать. Я слишком стара, чтобы страшиться великих перемен, которые несет нам жизнь.

— Знаете, мисс Уиттакер, вот я здесь вещаю о своих теориях, но ни разу не спросил вас, мудрую женщину, во что верите вы.

— То, во что верю я, совсем не так увлекательно.

— Тем не менее мне бы хотелось услышать.

Альма вздохнула. Вопрос так вопрос. А во что она верила?

— Я верю, что век наш короток, — промолвила она. Задумалась, а потом добавила: — Я верю, что мы наполовину слепы и на каждом шагу ошибаемся. Я верю, что мы понимаем очень мало, и если даже нам кажется, что мы что-то понимаем, в большинстве случаев это не так. Я верю, что смерть нельзя победить — это так очевидно! — но если повезет, можно прожить достаточно долго. А если есть и везение, и упрямство, то жизнь порой может оказаться даже приятной.

— А верите ли вы в потусторонний мир? — спросил Уоллес.

Альма снова похлопала его по руке:

— Ах, мистер Уоллес, мне бы очень не хотелось говорить о том, что может вас расстроить.

Он снова рассмеялся:

— Я не так чувствителен, как кажется, мисс Уиттакер. Можете сказать, во что вы верите.

— Что ж, если вам действительно хочется знать… Я верю, что большинство людей довольно уязвимы. Мне кажется, мнение людей о себе потерпело сокрушительный удар, когда Галилей объявил, что мы не являемся центром Вселенной, и таким же ударом было заявление Дарвина, что Бог не создал нас в один момент, как по волшебству. Я верю, что такие вещи большинству людей очень трудно воспринять. Это заставляет их чувствовать себя незначительными. С учетом всего вышесказанного мне любопытно, мистер Уоллес, не является ли ваша потребность верить в мир духов всего лишь симптомом неуемного человеческого стремления ощутить свою… значимость? Простите, я не хотела обидеть вас. Человек, которого я любила больше всего на свете, тоже обладал этой потребностью, он тоже стремился соединиться с некой таинственной Божественной силой, выйти за пределы своего тела и этого мира и стать значимым в другом, лучшем мире. И этот человек был очень одинок, мистер Уоллес. Прекрасен, но одинок. Не знаю, одиноки ли вы, но все это заставляет меня задуматься.

Он не ответил. А через некоторое время произнес:

— А у вас неужели нет такой потребности, мисс Уиттакер? Чувствовать свою значимость?

— Я вам кое в чем признаюсь, мистер Уоллес. Я считаю себя самой счастливой женщиной на Земле. Да, мое сердце было разбито, и большинство моих желаний не сбылось. Я не раз разочаровывала себя своим же поведением и испытывала разочарование в людях. Я пережила почти всех, кого любила. Из живых у меня осталась лишь сестра, но я не видела ее сорок лет — и большую часть жизни мы с ней были совсем не близки. Моя карьера была отнюдь не блестящей. В жизни мне пришла в голову одна лишь оригинальная идея, и она оказалась важной, и благодаря ей у меня был бы шанс добиться известности, но я медлила и не предавала ее огласке — и в итоге упустила свой шанс. У меня нет мужа. Нет наследников. Когда-то у меня было состояние, но я его отдала. Зрение меня покидает, мне стало тяжело дышать. Сомневаюсь, что доживу до следующей весны. Мне предстоит умереть через океан от того места, где я появилась на свет, и меня похоронят здесь, вдали от могил родителей. Вы, наверное, уже спрашиваете себя — и почему эта ужасно невезучая женщина считает себя счастливой?

Уоллес не ответил. Он был слишком добр, чтобы ответить на этот вопрос.