Происхождение всех вещей

Раздумывая над этим в последующие недели, Альма решила поверить в то, что Мальчика вообще никогда не существовало. Если бы он был, она бы наверняка его уже нашла или кто-нибудь упомянул бы о нем, пусть даже вскользь. Ей осталось лишь думать, что Амброуз придумал Мальчика. Эта мысль казалась ей более печальной, чем любые другие предположения на этот счет, но на данный момент она выглядела самой вероятной. Мальчик родился в воображении одинокого человека с неустойчивой психикой. Амброуз мечтал о родственной душе, вот и нарисовал себе такую. Вступил в духовный брак, о котором всегда мечтал, придумав себе друга. Но почему тогда рисунки были столь похотливыми? Возможно, потому, что Амброуз всегда был содомитом, решила Альма, не на деле, так в мыслях. Вероятно, он всю жизнь страдал влечением к мужчинам. И это влечение усугубило стыд и стеснение, которые у него вызывало собственное тело; они же, скорее всего, и сформировали в нем желание выйти за пределы телесной оболочки и заключить целомудренный брак с заботливой женщиной старше себя, что было ему очень на руку. Мысль об этом заставила ее жалеть Амброуза, а не презирать его.

Кроме того, рассудила Альма, Амброуз умер от инфекции, а значит, вполне мог сделать эти наброски, будучи уже больным. В бреду он отбросил свое стеснение. Ум умирающего способен завести его в самые неожиданные дебри — вспомнить только, что нес Генри Уиттакер на своем смертном одре! А ведь Альма знала, что ум Амброуза Пайка был нестабилен даже в обычных обстоятельствах! Ведь его, как-никак, держали в клинике для умалишенных. Этот человек считал, что может увидеть отпечатки Бога в листьях растений. Он видел ангелов среди орхидей и верил, что может стать ангелом и сам, — нет, вы только подумайте! Альма полмира проехала в поисках галлюцинации, порожденной воображением несчастного, повредившегося умом, больного человека!

История на самом деле была простой, и она сама усложнила ее своими бессмысленными поисками. Возможно, ей хотелось, чтобы повествование это оказалось более зловещим, чтобы ее собственная версия выглядела более трагично. Возможно, она хотела, чтобы Амброуза можно было обвинить в омерзительных преступлениях, в педерастии и безнравственности, потому что тогда она смогла бы его презирать, а не любить. Возможно, она хотела даже найти здесь, на Таити, не одного Мальчика, а многих — целую толпу мальчиков для утех, которых Амброуз принудил и совратил, всех по очереди.

Но никаких признаков этого она не обнаружила. Правда заключалась в том, что Альма Уиттакер оказалась похотливой дурой, что и сподвигло ее выйти замуж за невинного человека, помутившегося рассудком. Когда же он не оправдал ее надежд, в приступе ярости она отправила его на Таити, где он, оторванный от всего мира, умер в одиночестве, затерявшись в мире фантазий, один в крошечном поселке, управляемом — если это вообще можно назвать управлением! — простодушным, никчемным, дряхлым миссионером.

Что касается того, почему портфель Амброуза и его рисунки не тронул никто (кроме природы), хотя те целый год пролежали в маленькой неохраняемой хижине Альмы на Таити, где все ее остальные вещи кто-то постоянно одалживал, крал, разбирал на части или бесцеремонно разглядывал… что ж, на решение этой загадки у нее попросту не хватило воображения. Мало того, она не желала больше задаваться вопросами, на которых не было ответов.

Альме нечего было больше искать.

У нее не было никаких причин здесь оставаться. Она должна была придумать план, как провести оставшиеся годы своей жизни. Приехав сюда, она поступила импульсивно и необдуманно, но она уедет на следующем же китобойном судне, направляющемся на север, и найдет новое место для жительства. Она пошлет весточку в Папеэте, сообщив, что ищет каюту на хорошем корабле с достойным капитаном, который слышал бы о Дике Янси.

Она не обрела покой, но, по крайней мере, решила, как поступит.

Глава двадцать пятая

Прошло четыре дня, и утром Альму разбудили радостные крики банды Хиро. Она вышла за порог своей фаре, чтобы узнать причину суматохи. Пятеро ее сорванцов носились по пляжу, ходили на руках и перекатывались колесом в свете утреннего солнца, что-то восторженно выкрикивая по-таитянски. Увидев женщину, Хиро с бешеной скоростью понесся к ее двери по кривой дорожке, идущей зигзагом.

— Завтра утром приехал! — воскликнул он. Его глаза сияли такой радостью, какой она прежде не видела даже у этого весьма восторженного малыша.

Альма в недоумении взяла мальчугана за руку, пытаясь заставить его говорить медленнее, чтобы хоть что-то понять из его сбивчивого рассказа.

— Что ты такое говоришь, Хиро? — спросила она.

— Завтра утром приехал! — прокричал он снова, не в силах сдержаться и подпрыгивая на месте.

— Скажи по-таитянски, — велела ему Альма на родном языке.

— Э завтра утром! — прокричал Хиро в ответ, что означало ту же бессмыслицу, что и на английском: «Завтра утром приехал».