Происхождение всех вещей

Я получила ваш свадебный портрет. Для меня честь получить такой подарок. Вы кажетесь мне сильной женщиной. Я не вижу в вас никаких признаков глупости или фривольности. Не колеблясь, признаюсь вам в том, что моему сыну нужна как раз такая женщина. Он умный мальчик — несомненно, самый умный из моих детей — и ребенком был моей главной радостью, но слишком уж много лет провел, бесцельно созерцая облака, звезды и цветы. Меня страшит также то, что он считает себя умнее христианской веры. Возможно, такая женщина, как вы, сумеет избавить его от этого заблуждения. А благочестивая супружеская жизнь излечит его от пренебрежения моралью. В заключение еще раз выражаю сожаление, что не смогу увидеть свадьбу своего сына, однако возлагаю большие надежды на этот союз. Материнское сердце греет мысль о том, что дитя ее возвышает свой ум, размышляя о Боге посредством дисциплинированного изучения Святого Писания и регулярной молитвы. Прошу, проследите, чтобы он все это делал.

Его братья и я теперь считаем вас членом своей семьи. Полагаю, вы и сами это понимаете. Однако сказать об этом будет нелишне.

Искренне ваша, Констанс Пайк».

Единственным, что отпечаталось у Альмы из этого письма, были слова о «горячо любимой и обожаемой им девушке». Амброуз никогда не упоминал об этой девушке, хотя его мать была уверена, что он ей все рассказал. Но он ничего не говорил. Кем была эта девушка? Когда она умерла? Амброуз уехал из Фрамингема в Гарвард, когда ему едва исполнилось семнадцать, и с тех пор в городе не жил. Должно быть, роман у них был до этого раннего возраста, если вообще был. Ведь они были совсем детьми — или почти детьми. Она, наверное, была красавицей, эта девушка. Альма так ее и представляла: милое создание, похожее на хорошенькую маленькую колли, образец совершенства с каштановыми волосами и голубыми глазами, медовым голосом поющая гимны и гуляющая по весенним садам в пышном цвету с юным Амброузом. Не смерть ли этой девушки подтолкнула его к помешательству? Как ее звали?

Почему Амброуз не рассказал ей об этом? С другой стороны, зачем ему рассказывать? Разве он не имеет права хранить в тайне истории из своего прошлого? Разве сама Альма признавалась Амброузу в своей старой, покрывшейся пылью, бесполезной и обманутой любви к Джорджу Хоуксу? А может, стоило признаться? Но там и рассказывать было не о чем. Джордж Хоукс даже не знал, что был героем любовной истории, а значит, и не было никакой любовной истории вовсе.

И что теперь ей делать с этой информацией? А главное, что делать с этим письмом? Она снова его прочитала, запомнила наизусть и спрятала. Она ответит миссис Пайк позже, написав что-нибудь короткое и безобидное. Она теперь жалела, что вообще получила это письмо. Ей нужно забыть то, о чем она только что узнала.

Как же звали ту девушку?

К счастью, ее отвлекло еще одно отправление — небольшая посылка, завернутая в коричневую вощеную бумагу и перевязанная бечевкой. К ее удивлению, сверток пришел от Пруденс Диксон. Когда Альма открыла его, то обнаружила в коробке ночную сорочку из мягкого белоснежного льна, отороченную кружевом. На вид она была ей впору. Рубашка была простая и красивая, скромная, но женственная, с пышными складками, высоким воротом, пуговками из слоновой кости и широкими рукавами. На груди неярко поблескивали изящные цветы, вышитые бледно-желтой шелковой нитью. Ночная сорочка была аккуратно сложена, перевязана белой ленточкой и пахла лавандой. Под ленточкой была записка, написанная безупречным почерком Пруденс; текст ее был простым: «С наилучшими пожеланиями».

Откуда Пруденс взяла такую роскошную вещь? Сшить ее вручную у нее не было времени; должно быть, она ее купила. Но сколько же она за нее заплатила? И где взяла деньги? Мало того, сорочка была сделана из тех материалов, от которых в семействе Диксонов давно отреклись, как и от всего изящного вообще: лен, кружево, импортные пуговицы. Эту сорочку сделали рабы — по крайней мере, ткань, из которой она была сшита. Сама Пруденс не носила ничего столь элегантного уже почти тридцать лет. Короче говоря, Пруденс, должно быть, заплатила немалую цену — как денежную, так и моральную, — чтобы приобрести такой подарок. У Альмы горло сжалось от избытка чувств. Что она сделала для сестры, чтобы заслужить такую доброту? Особенно если вспомнить их последнюю встречу… Как Пруденс нашла в себе силы сделать ей такое подношение?

Сначала Альма решила, что не может его принять. Ей стоит завернуть сорочку и отослать обратно Пруденс; та сможет порезать ее на лоскуты и нашить красивых вещичек своим детям или — что более вероятно — продать и отдать деньги на какое-нибудь аболиционистское мероприятие. Но нет, это будет выглядеть невежливо. Подарки нельзя возвращать. Даже Беатрикс всегда учила их этому. Пруденс поступила так из учтивости. Из учтивости же Альма должна принять ее дар. Проявить смирение и благодарность — это все, что она могла сделать.