Их кабинеты разделяла одна-единственная дверь, и эта дверь всегда была открыта. Весь день Альма и Амброуз переходили из одного кабинета в другой и проверяли, как продвигаются дела друг у друга, или же демонстрировали друг другу нечто интересное в склянке для образцов или под микроскопом. По утрам вместе ели поджаренный хлеб с маслом, холодный обед съедали по-походному в поле, а после ужина засиживались допоздна: помогали Генри писать письма или рассматривали старые тома в библиотеке «Белых акров». По воскресеньям Амброуз ходил с ней в церковь и высиживал нудные монотонные шведские лютеранские службы, послушно читая молитвы.
Неважно, что они делали — говорили или молчали, — но не разлучались они никогда.
Когда Альма работала на поле валунов, Амброуз лежал рядом, растянувшись на траве, и читал. Когда Амброуз делал наброски в оранжерее с орхидеями, Альма пододвигала стул и тихо занималась корреспонденцией. Прежде она никогда не проводила так много времени в этой оранжерее, но с приездом Амброуза оранжерея превратилась в самое потрясающее место в «Белых акрах». Он потратил целых две недели на то, чтобы отмыть все сотни стеклышек, и теперь внутрь проникали столпы чистого, незамутненного солнечного света. Он вымыл полы и натер их воском до блеска. Мало того — и что самое поразительное, — он провел целую неделю, полируя листья каждой орхидеи банановыми корками, пока те не засверкали, словно чайные сервизы, начищенные верным дворецким. Теперь оранжерея с орхидеями выглядела так, будто была готова к церемонии коронации.
— Что дальше, мистер Пайк? — подшучивала над ним Альма. — Расчешем все папоротники на нашей территории?
— Полагаю, папоротники возражать не станут, — отвечал он.
По правде говоря, сразу после того, как Амброуз навел такую чистоту и порядок в оранжерее, в «Белых акрах» случилась самая любопытная вещь: остальное поместье в сравнении с ней вдруг начало казаться каким-то облезлым. Как будто кто-то отполировал всего одно место на тусклом старом зеркале, и теперь в результате этого все зеркало целиком стало выглядеть действительно грязным. Раньше этого никто бы не заметил, но теперь это бросалось в глаза. Амброуз словно приоткрыл дверь в прежде невидимый мир, и Альма сумела наконец разглядеть правду, которую иначе так никогда бы и не увидела: за последние четверть века «Белые акры» хоть и не утратили былой элегантности, но неуклонно погружались в состояние обветшалости и запустения.
Так Альме и пришло в голову привести остальное поместье в тот же порядок, что и оранжерею, где росли орхидеи. Ведь в самом деле, когда в последний раз протирали все стекла до единого в других парниках? Она даже не помнила. Теперь ей казалось, что, куда ни посмотри, все вокруг заросло плесенью и пылью. Все заборы нужно было покрасить и починить, дорожка, усыпанная гравием, заросла сорняками, в библиотеке под потолком пауки сплели паутину. Все ковры нужно было как следует выбить, все очаги — вычистить. Пальмы в большом парнике столько лет не подстригали, что они почти проросли сквозь крышу. По углам амбаров валялись высохшие звериные косточки — там годами мародерствовали кошки; кареты потускнели, а горничные казались одетыми по моде тридцатилетней давности, потому что так оно и было.
Альма наняла портных, чтобы сшить всем слугам форму, и даже заказала два новых льняных платья себе на лето. Предложила она новый костюм и Амброузу Пайку, но тот взамен попросил четыре новые кисти. (Именно четыре. Она предложила купить пять. Но он сказал, что пять ему не нужно, четыре — уже достаточная роскошь.) Альма подрядила команду энергичных молодых людей из соседних деревень, чтобы те помогли навести блеск в поместье, как прежде. Женщина вдруг поняла, что, когда старые работники в «Белых акрах» в прежние годы умирали или увольнялись, им никто не находил замену. И теперь в поместье работала лишь треть слуг от того числа, что служили здесь двадцать пять лет назад, и рук попросту не хватало, чтобы хорошо обслуживать все постройки и посадки.
Ханнеке сперва противилась новеньким.
— Нет у меня больше сил — ни телесных, ни душевных, — чтобы делать из плохих слуг хороших, — пожаловалась она.
— Но Ханнеке, — возразила Альма, — смотри, как ловко мистер Пайк навел порядок в оранжерее! Разве мы не хотим, чтобы все поместье так же хорошо выглядело?
— Ловкачей в мире и так полно, — отвечала Ханнеке, — а вот кого недостает, так это умных. Твой мистер Пайк только работу другим создает. Твоя мать в гробу бы перевернулась, узнай она, что мы теперь вручную цветочки полируем.
— Не цветочки, — поправила Альма, — а листья.
Но со временем Ханнеке смирилась, и вскоре Альма уже смотрела, как она отправляет новых молодых работников выкатывать из погреба старые бочки с мукой; их выскребли дочиста на дворе, а потом высушили на солнце — работа, которой никто не занимался на памяти Альмы с той поры, как Эндрю Джексон был президентом.