Послушаем сначала характеристику, которую дает Троцкий своим коллегам по «блоку», а также историю возникновения самого «блока». Троцкий пишет: «В первый период борьбы мне была противопоставлена "тройка". Но сама она была далека от единства. Как Зиновьев, так и Каменев в теоретическом отношении были, пожалуй, выше Сталина. Но им обоим не хватало той мелочи, которая называется характером. Более интернациональный, чем у Сталина, кругозор, приобретенный ими в эмиграции под руководством Ленина, не усиливал, а, наоборот, ослаблял их… Попытка Зиновьева и Каменева хоть частично отстоять интернациональные взгляды превращала их в глазах бюрократии в "троцкистов" второго сорта. Тем неистовее пытались они вести кампанию против меня, чтобы упрочить на этом пути доверие аппарата к себе. Но и эти усилия были напрасны. Аппарат все более явно открывал в Сталине наиболее крепкую кость от своих костей. Зиновьев и Каменев оказались вскоре враждебно противопоставлены Сталину, а когда они попытались из тройки перенести спор в ЦК, то обнаружилось, что у Сталина несокрушимое большинство. Каменев считался официальным руководителем Москвы. Но после того разгрома, какой, при участии Каменева, был учинен над Московской партийной организацией в 1923 г., когда она большинством выступила на поддержку оппозиции, рядовая масса московских коммунистов угрюмо молчала. При первых попытках сопротивления Сталину Каменев повис в воздухе. Иначе сложилось дело в Ленинграде. От оппозиции 1923 г. ленинградские коммунисты были ограждены тяжелой крышкой зиновьевского аппарата. Но теперь очередь дошла и до них. Ленинградских рабочих взволновал курс на кулака и социализм в одной стране. Классовый протест рабочих совпал с сановной фрондой Зиновьева. Так возникла новая оппозиция, в состав которой на первых порах входила и Н. К. Крупская. К великому удивлению для всех и прежде всего для самих себя, Зиновьев и Каменев оказались вынуждены повторять по частям критику оппозиции (Троцкого) и вскоре были зачислены в лагерь "троцкистов". Немудрено, если в нашей среде сближение с Зиновьевым и Каменевым казалось, по меньшей мере, парадоксом. Среди оппозиционеров было немало таких, которые противились этому блоку. Были даже такие, которые считали возможным вступить в блок со Сталиным против Зиновьева и Каменева. Один из близких моих друзей, Мрачковский, старый революционер и один из лучших военачальников гражданской войны, высказался против блока с кем бы то ни было, и дал классическое обоснование своей позиции: "Сталин обманет, а Зиновьев убежит". Но в конце концов такого рода вопросы решаются не психологическими, а политическими оценками. Зиновьев и Каменев открыто признали, что "троцкисты" были правы против них с 1923 г. Они приняли основы нашей платформы. Нельзя было при таких условиях не заключить с ними блока… При первом же свидании со мною Каменев заявил: "Стоит вам с Зиновьевым появиться на одной трибуне, и партия найдет свой настоящий ЦК…" Каменев явно недооценил ту работу по разложению партии, которую "тройка" произвела в течение трех лет» (Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 263–265).
Троцкий правильно оценивал положение: отсутствие думающей партии, ликвидированной «тройкой» в пользу аппарата, бесхарактерность Зиновьева и Каменева, коварство Сталина, бесперспективность борьбы обычными методами; но вывод отсюда он сделал странный и необъяснимый — заключить блок с бесхарактерными лидерами «новой оппозиции», чтобы бороться со Сталиным методами речей и увещания. Троцкий философствовал о перспективах такой борьбы:
«Мы шли навстречу непосредственному разгрому, уверенно подготовляя свою идейную победу в более отдаленном будущем. Применение материальной силы играло и играет огромную роль в человеческой истории; иногда прогрессивную, чаще реакционную… Но отсюда бесконечно далеко до вывода, будто насилием можно разрешить все вопросы и справиться со всякими препятствиями» (там же, стр. 276–277).