Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера

С Колымой связана печальная страница в истории нашей семьи. Старший брат моего отца, Артемий Николаевич Брюханов, ровесник Аркадия Гайдара, имевший не менее яркую биографию (он, в частности, был создателем и одним из первых руководителей всероссийской пионерской организации), был арестован весной 1938 года как «враг народа», получил восемь лет и осенью оказался на Колыме. Далее родным стало известно, что открылось новое следствие, и в 1939 году его этапировали обратно в Москву. По завершении следствия его расстреляли в июле (по другим данным — в августе) уже 1941 года. Лишь после публикаций в самом конце ХХ столетия новейших сведений о расстрелянных, стало известно, что в декабре 1938 он бежал из лагеря в Магадане и сумел продержаться на воле три недели — в колымскую-то зиму![437] Это было его индивидуальной попыткой избежать гаранинских расстрелов, завершившейся не слишком удачно, хотя, возможно, именно опала Гаранина и послужила причиной продления жизни моего дяди, а не немедленного его расстрела после поимки.

Один персонаж, встреченный в 1975 году (бывший в молодости сельским механизатором на Алтае и посаженный в 1937 году потому, что его брат был репрессированным секретарем райкома комсомола), уверял автора этих строк, что Гаранин был преступником, убившим и присвоившим документы настоящего чекиста Гаранина, и был опознан и разоблачен родной сестрой последнего, неожиданно приехавшей на Колыму с материка; Сталин же, конечно, ничего не знал об этих знаменитых гаранинских расстрелах!

— А кем же был этот мнимый Гаранин? — спросил автор этих строк.

— А, каким-то врагом народа, — равнодушно ответил этот бывший «враг народа», отслуживший после семнадцати лет лагерей участковым уполномоченным милиции там же на Колыме — «хозяином тайги», знаменитым на всю Колымскую трассу.

Велика Россия — и удивляться в ней нечему!

Так же происходило и в Печорских лагерях в том же 1938 году по инициативе тамошнего начальника — Кашкетина: «Через несколько месяцев правления Кашкетина лишь в одной группе лагерей в изоляторы попали две тысячи заключенных, из коих в живых осталось семьдесят шесть человек».[438] Этих последних просто не успели расстрелять на знаменитом Кирпичном заводе потому, что и Кашкетин «исчез вместе со своими ближайшими подчиненными в конце ежовщины».[439]

Там же, где расстрелы доводились до полной ликвидации жертв в отдельных небольших регионах, не оставалось ни свидетелей, ни слухов об этом.

Всемирно известен скандал с расстрелом польских офицеров в Катыни в 1940 году, но другие-то места массовых расстрелов тех же поляков не обнаружены и по сей день!

Едва ли подобные массовые расстрелы отражены в статистике осужденных и расстрелянных по приговорам ВЧК-ОГПУ-НКВД, составленной в декабре 1953 года в МВД СССР за период с 1921 по 1940 год.[440]

В опубликованных справках, например, число расстрелянных в 1921 году (9 тысяч 701 человек) заведомо ниже самых минимальных количественных оценок расстрелянных при подавлении тогда Кронштадтского мятежа, Тамбовского восстания, восстаний в Западной Сибири (там-то и трудился Аркадий Гайдар) и еще не утихавшей Гражданской войны на Украине, в Белоруссии, в Карелии, на Кавказе, в Средней Азии, в Якутии и на Дальнем Востоке.

Совершенно очевидно, что одни расстрелы происходили с оформлением официальных бумаг, предусмотренным законом, а другие расстрелы просто никак не фиксировались, хотя высшие власти, сами же инициировавшие такие расправы, затем регулярно вмешивались и пресекали чрезмерное разрастание подобной деятельности — отсюда и судьбы Гаранина, Кашкетина и иже с ними, создававшие и мнимое алиби высшему начальству; в противных случаях ситуация неудержимо скатывалась бы к совершенно ничем не ограниченному массовому уничтожению одних россиян другими — как это и происходило в 1917–1920 годах.

О том, как обстояло дело в самом начале Гражданской войны, свидетельствуют нижеследующие эпизоды.