Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера

С учетом всего этого становится уже и не таким важным, повторяем, были ли все перечисленные смерти зверскими убийствами или некоторые из них (пусть даже и все!) были самыми обыкновенными жизненными явлениями, обусловленными человеческой биологической и физической природой.

Хотя, напомним, в справедливости или несправедливости всех подобных спекуляций принципиально не очень сложно объективно разобраться — вскрыв могилы соответствующих родственников Гитлера и проверив их содержимое на предмет возможного отравления мышьяком!

В любом варианте описанные нами события экстраординарны — попробуйте-ка с этим не согласиться!

Во всех этих событиях, по крайней мере — после женитьбы на Кларе, Алоиз Гитлер играл, по-видимому, пассивную роль, будучи даже не посвящен в сущность разыгрываемых сюжетов.

Очевидно только, что к 1888 году нервы у него были предельно измотаны, и ему всячески хотелось покончить с беспросветной чередой горя и неудач, прочно вошедших в его жизнь в последние годы и особенно месяцы!

Собственная жена почти ничем ему помочь не могла, кроме как наградить его новым ребенком, компенсируя потерю прежних. В собственные же тайны она никак не могла его посвящать. Она, повторяем, не могла открыть ему глаза на то, что сама прекрасно разбирается в способах разрешения ядами определенных житейских проблем — такое открытие заведомо отравило бы всю их оставшуюся жизнь, неизлечимым образом породив у него страх перед женой. Поэтому он никак не мог быть в курсе основных ее забот и тревог, а потому не мог быть и в курсе тех диагнозов, которые она должна была ставить происходившим событиям, включая возможные причины смерти их детей зимой 1887–1888 года. Не мог он разделять и ответственность за решения, принимаемые ею в связи со всем этим.

События лета и осени 1888 наполнили существование Алоиза — неисправимого оптимиста, как и все Гитлеры! — новыми надеждами. Жена снова была беременна, а проклятый дядюшка оказывался, как, вероятно, доносили слухи из Шпиталя, на смертном одре — о чем давно уже мечтал Алоиз.

В преддверии грядущих изменений, он, не дожидаясь их исхода, предпринял собственные шаги, поставившие его вскоре в абсолютно нелепое, невыгодное и смешное положение.

Итак, 17 сентября 1888 года в своем доме (Шпиталь, № 36) на 82-м году жизни скончался Иоганн Непомук Хюттлер — прадед Адольфа Гитлера по материнской линии и двоюродный дед (или, повторяем, даже родной дед) — по отцовской.

Многочисленные родственники богатейшего жителя в округе «к своему изумлению обнаружили в завещании запись: «Денежных средств не имеется».»[373]

Каким-то чудом безналичные накопления (которые должны были создаться за 35 лет владения трактиром) улетучились, а наличные также не обнаружились.

В этом не было никакой случайности и ошибки, коль скоро именно так и было написано в завещании! Поверить в такое, однако, было просто невозможно, и среди людей, обделенных умершим скрягой, должны были возникать предположения и слухи о том, куда же и как задевались его богатства.

Понятно, что многие посчитали, что все денежки были загодя переданы Алоизу — до них вполне могли и в предшествующие годы доходить глухие сведения о том, что и мы сами предполагаем об отношениях дяди и племянника: Иоганн Непомук должен был регулрно передавать шантажисту какие-то суммы. В результате к последнему наверняка установилось не слишком доброе отношение со стороны шпитальских родственников, если даже оно и было лучшим еще до этого.

Такое мнение сыграло колоссальную роль, отвратив всех заинтересованных лиц от разумной идеи основательно поискать, а не запрятал ли куда-нибудь свои сокровища старый трактирщик.

В бесполезности этого их должно было уверять и то соображение, какое сами мы позволили себе выше высказать по адресу Иоганнеса Шиккельгрубера: не мог же ведь он унести сокровища с собой на тот свет!

Но Шикльгрубер не мог, а Гитлер мог вполне: похожее поведение самого Адольфа Гитлера было весьма характерно в конце Второй Мировой войны и отмечалось многими наблюдателями и последующими историками, но проявлялось не по отношению к каким-то жалким деревенским сокровищам, а ко всей Германии и ко всему ее народу: