Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Если зубы животного такие, какими они должны быть, чтобы оно могло питаться мясом, то мы без дальнейшего изучения можем быть уверены, что вся система его пищеварительных органов пригодна для этого вида пищи и что весь его скелет и опорно-двигательные органы и даже органы чувств устроены таким образом, чтобы оно могло ловко преследовать и ловить добычу. Дело в том, что эти условия необходимы для существования животного; если бы это было не так, то оно не смогло бы прокормиться^{23}.

Это был, конечно же, бесценный вывод, который помог Кювье и другим ученым реконструировать окаменелости по отдельным фрагментам. В той же статье он писал (немного преувеличивая):

Сравнительная анатомия достигла такой степени совершенства, что, осмотрев одну кость, зачастую можно определить класс, а иногда даже род животного, которому она принадлежала, тем более если это кость черепа или конечности… вплоть до того, что можно определить всю форму по любой кости.

Исследования Кювье в области сравнительной анатомии также вынудили его переосмыслить структуру взаимоотношений в животном мире. Он понял, что невозможно представить всю жизнь на Земле в виде единой «цепи бытия» или «лестницы жизни» с «примитивными» формами внизу и людьми на самом верху. Он разделил животных на четыре основные группы: позвоночные, мягкотелые, членистые и лучистые, — каждая из которых обладала своей особой анатомией. Эта классификация больше не используется, но тот факт, что Кювье разделил животный мир по такой схеме, стал важной вехой в развитии биологической мысли, проложив путь аналогии с разветвленным деревом или кустом жизни, которую использовал Чарльз Дарвин.

Но, несмотря на все эти удачные выводы, Кювье зашел в тупик. Он видел, насколько идеально каждая часть тела животного приспособлена к его образу жизни, и пришел к заключению, что виды не могут меняться, так как любое изменение, даже в самой незначительной части тела животного, пагубно отразится на его жизнеспособности.

Кювье был настолько авторитетной фигурой во французской науке, что его неприятие эволюции затмило работы Ламарка и Сент-Илера. Он стал профессором в Саду растений, иностранным членом многих научных обществ, включая Королевское общество, занимал важные государственные посты (как при Наполеоне, так и после реставрации династии Бурбонов), был награжден орденом Почетного легиона и в итоге получил титул барона. С 1810 г. и до конца своей жизни он, пожалуй, являлся самым влиятельным биологом в мире. Когда Кювье говорил, научное сообщество, особенно во Франции, к нему прислушивалось.

Кювье был катастрофистом. Еще в 1796 г. в статье, посвященной слонам, он писал:

Все эти факты, согласованные между собой и не опровергнутые никакими исследованиями, на мой взгляд, доказывают существование мира, предшествовавшего нашему, который был уничтожен некой катастрофой.

С годами он находил все больше свидетельств вымираний и решил, что в прошлом должна была произойти череда катастроф; основываясь на данных исследований ограниченного числа доступных ему ископаемых остатков, он пришел к выводу, что новые виды появлялись полностью сформированными немедленно после каждой катастрофы и оставались неизменными до тех пор, пока не исчезали во время следующего периода вымирания. Но это не обязательно означало, что после каждого вымирания происходил новый акт творения. Кювье утверждал, что локальные катастрофы могли стирать с лица земли формы жизни в каком-нибудь одном регионе мира, который затем заселялся другими (но не обязательно новыми) видами, мигрировавшими из других областей. Эти идеи были подробно изложены во введении (под названием «Предварительный дискурс») к сборнику его научных работ, вышедшему в 1812 г.; «Дискурс» перепечатывали и переводили на многие языки, обычно пиратским способом, и он пользовался большим спросом. Сам Кювье издал его обновленный вариант в 1826 г. под названием «Рассуждение о революциях на поверхности земного шара» (Discours sur les révolutions de la surface du globe).