Происхождение

И слева, дряхлая старуха сидела одна, глубоко задумавшись, как будто размышляла о своей собственной смертности. Куда мы движемся?

Лэнгдон удивился, что не подумал об этой картине сразу, когда Эдмонд впервые описал суть своего открытия. Каково наше происхождение? Какова наша судьба?

Лэнгдон оглядел другие элементы картины: собаки, кошки и птицы, которые, казалось, ничего не делали; статуя примитивной богини на заднем плане; горы, переплетенные корни и деревья. И, конечно же, знаменитая гогеновская «странная белая птица», которая сидела рядом с пожилой женщиной и, по словам художника, представляла «бесполезность слов».

«Бесполезны или нет, — подумал Лэнгдон, — именно за словами мы сюда пришли. Желательно длиной в сорок семь знаков».

На мгновение он подумал, может ли необычное название картины относиться непосредственно к искомому паролю из сорока семи букв, но быстрый счет как на французском, так и на английском языке не складывался.

— Ладно, мы ищем поэтические строчки, — с надеждой сказал Лэнгдон.

— К библиотеке Эдмонда сюда, — сообщила ему Амбра. Она указала влево, по широкому коридору, который, как видел Лэнгдон, был обставлен элегантной мебелью для дома с вкраплениями различных артефактов Гауди и изображений.

«Эдмонд живет в музее?» Лэнгдон все еще не мог этого понять. Верхний этаж Каса Мила был не самым лучшим местом для дома, которое он когда- либо видел. Построенный полностью из камня и кирпича, он был по существу сплошным ребристым туннелем — петлей из 270 параболических арок различной высоты, каждая около ярда. Было очень мало окон, и атмосфера казалась сухой и стерильной, по-видимому сильно обработанной для защиты артефактов Гауди.

— Я присоединюсь к тебе через мгновение, — сказал Лэнгдон. — Для начала, я собираюсь найти уборную Эдмонда.

Амбра неловко взглянула на вход.

— Эдмонд всегда просил меня использовать уборную в нижнем вестибюле… он по какой-то причине ревностно охранял тайну ванной комнаты в своей квартире.

— Это холостяцкая квартира, и, вероятно, в его уборной жуткий беспорядок, и он попросту стеснялся.

Амбра улыбнулась.

— Ну, я думаю, это туда. — Она указала в противоположном направлении от библиотеки, по очень темному туннелю.

— Спасибо. Я быстро.

Амбра направилась к кабинету Эдмонда, а Лэнгдон пошел в противоположном направлении, пробираясь по узкому коридору — впечатляющему туннелю из кирпичных арок, который напоминал ему о подземном гроте или средневековых катакомбах. Как призрак он двигался по каменному туннелю. В основании каждой параболической арки ряды слабых чувствительных к движению огней освещали его путь.

Лэнгдон прошел изящное опространство для чтения, небольшое пространство для тренировок и даже буфетную, все перемешалось с различными таблицами отображения рисунков Гауди, архитектурными эскизами и трехмерными моделями его проектов.

Однако, проходя подсвеченный стол биологических артефактов, Лэнгдон остановился, удивленный содержанием — окаменелостью доисторической рыбы, изящной раковиной-корабликом и извивающимся скелетом змеи. Через мгновение Лэнгдон предположил, что Эдмонд, должно быть, сам устроил этот научный показ, возможно, связанный с изучением происхождения жизни. Затем Лэнгдон увидел аннотацию на корпусе и понял, что эти экспонаты принадлежали Гауди и вторят различным архитектурным особенностям этого дома: рыбные чешуйки — мозаичные узоры на стенах, раковина — закручивающаяся рампа в гараже, а скелет змеи с его сотнями близко расположенных ребер — именно этот самый коридор.

Сопровождающими на дисплее были скромные слова архитектора:

«В мире ничего не изобретено, все создано природой.

Оригинальность — это возвращение к истокам».

АНТОНИО ГАУДИ

Лэнгдон опустил взгляд на извилистый коридор с рифлеными сводами и снова почувствовал, что стоит внутри живого существа.

«Идеальный дом для Эдмонда, — заключил он. — Искусство, вдохновляемое наукой».

Когда Лэнгдон прошел по первому изгибу змеевидного туннеля, пространство расширилось и включились светильники, реагирующие на движение. Его взгляд сразу же привлек огромный стеклянный выставочный шкаф в центре зала.

«Подвесная модель», — подумал он, всегда удивляясь этим оригинальным прототипам Гауди. «Подвесная» было архитектурным термином, который относится к кривой, образованной шнуром, свободно висящим между двумя неподвижными точками — как гамак или бархатная веревка, подвешенная между двумя стойками в театре.

В подвесной модели перед Лэнгдоном десятки цепей были подвешены из верхней части застекленного стенда — в результате длинные отрезки сползали вниз, а затем возвращались назад, образуя безвольноо висящие У- образные формы. Поскольку гравитационное напряжение было инверсией гравитационного сжатия, Гауди мог изучить точную форму, принимаемую естественно висящими под своим весом цепями, и он мог имитировать формы для решения архитектурных задач гравитационного сжатия.