«Живая архитектура,» — размышлял Лэнгдон, удивляясь способности Гауди наполнять свою работу почти биологическим качеством.
Взгляд Лэнгдона снова поднялся выше по краям «ущелья», оценивая изогнутые стены, где палитра из коричневых и зеленых плиток смешивалась с приглушенными фресками, изображающими растения и цветы, которые как будто тянулись к продолговатому участку ночного неба на верхней части открытой шахты.
— Лифты находятся там, — прошептала Амбра, ведя его по краю внутреннего двора. — Квартира Эдмонда на самом верху.
Когда они сели на неудобный маленький лифт, Лэнгдон вообразил чердак на верхнем этаже здания, который он однажды посетил, чтобы увидеть небольшую выставку Гауди. Как он вспомнил, чердак Каса Мила был темной, извилистой группой комнат с очень небольшим количеством окон.
— Эдмонд мог позволить себе жить где угодно, — сказал Лэнгдон, когда лифт начал подниматься. — Я все еще не могу поверить, что он нашел пристанище на каком-то чердаке.
— Да, странный выбор для места проживания, — согласилась Амбра. — Но вы же знаете, что Эдмонд был довольно своеобразным человеком.
Когда лифт достиг верхнего этажа, они высадились в элегантном холле и поднялись по ещё одной винтовой лестнице к частному владению в самом верху здания.
— Ну вот, — сказала Амбра, направившись к глянцевой металлической двери без какой-либо ручки или замочной скважины. Этот футуристического вида вход выглядел в этом здании совершенно неуместным и явно был устроен Эдмондом.
— Вы говорили, что знаете, где он прятал ключ? — поинтересовался Лэнгдон.
Амбра достала телефон Эдмонда.
— Видимо, там же, где он прятал всё остальное.
Она прижала телефон к металлической двери, которая издала три гудка, и Лэнгдон услышал, как в положение открывания сдвигаются несколько ригелей. Амбра убрала телефон в карман и распахнула дверь.
— Только после вас, — сказала она претенциозно.
Лэнгдон переступил порог в слабо освещённую прихожую, стены и потолок которой были из светлого кирпича. Пол был каменный, а воздух казался спёртым.
Когда он прошел через лестничную площадку в открытое пространство за ее пределами, то оказался лицом к лицу с массивной картиной, которая висела на задней стене, безупречно подсвеченная светодиодными музейными лампами.
Увидев это произведение, Лэнгдон остановился как вкопанный.
— Боже мой, неужели это… оригинал?
Амбра улыбнулась.
— Да, я хотела было в самолёте об этом упомянуть, но решила сделать вам сюрприз.
Потеряв дар речи, Лэнгдон приблизился к шедевру. Полотно было двенадати футов в длину и более четырёх футов высотой — гораздо больше, чем ему запомнилось, когда Лэнгдон увидел его ещё в бостонском Музее изящных искусств. "Я слышал, что оно было продано анонимному коллекционеру, но мне и в голову не приходило, что Эдмонду!"
— Когда я впервые увидела это в квартире, — сказала Амбра, — то поверить не могла, что Эдмонду интересен этот стиль живописи. но теперь, когда я знаю, над чем он в этом году работал, картина выглядит зловещим образом уместной.
Лэнгдон кивнул, всё ещё не веря глазам своим.
Этот знаменитый шедевр был одним из самых значительных произведений французского пост-импрессиониста Поля Гогена — революционного художника, олицетворявшего в конце 19 века движение символизма и во многом проложившего дорогу современному искусству.
Когда Лэнгдон двигался к картине, его сразу поразило, как подобная палитра Гогена похожа на палитру Каса Мила, смесь природной зелени, коричневого и синего, также изображающих очень натуралистическую сцену.
Несмотря на занимательные группы людей и животных, изображенных на картине Гогена, взгляд Лэнгдона мгновенно переместился в верхний левый угол — на яркое желтое пятно, на котором было написано название этой работы.
Лэнгдон прочёл эти слова, не веря глазам своим:
D’ou Venons Nous / Que Sommes Nous / Ou Allons Nous.
Откуда мы появились? Кто мы? Куда мы движемся?
Лэнгдону стало интересно: видимо, тот факт, что Эдмонд сталкивался с этими вопросами ежедневно при возвращении домой, каким-то образом способствовало его вдохновению.
Амбра присоединилась к стоявшему перед полотном Лэнгдону.
— По словам самого Эдмонда, он хотел, чтобы эти вопросы его вдохновляли всякий раз, как он входит в дом.
"Такого не упустишь из виду", — подумал Лэнгдон.
Увидев, что Эдмонд разместил шедевр на самом видном месте, Лэнгдон подумал, может ли сама картина заговорить о его открытии. На первый взгляд тема картины казалась слишком примитивной для намека на передовое научное открытие. Широкими неровными мазками изображены таитянские джунгли, населенные множеством аборигенов и животных.
Лэнгдон очень хорошо знал эту картину, и насколько он помнил, Гоген заложил смысл таким образом, чтобы картина «читалась» справа налево, с точностью до наоборот от стандартного французского письма. Таким образом, взгляд Лэнгдона быстро прошелся по знакомым фигурам на полотне, расположенным в обратном порядке.
На краю справа новорожденный спал на валуне, представляя начало жизни. Откуда мы появились?
В середине группа людей разных возрастов выполняла повседневные дела. Кто мы?