Прогулочки на чужом горбу

Однако здесь был иной случай — передо мной изливала свои печали дочь знаменитой актерской пары Клер-Бо-лингброк, в жилах которой текла кровь первоклассных актеров, она многое повидала собственными глазами и, судя по тому, что ей удавалось заставить меня затаив дыхание слушать ее поразительные истории, обладала непревзойденным даром рассказчицы.

Признание Джой взволновало меня (причем, я была рада не только за нее, но и за себя, удостоенную чести быть знакомой с ней) и в то же время разозлило. Да неужели же этому бесценному, так нуждающемуся в поддержке таланту суждено заглохнуть из-за невежественного начальника, ревущих радиол и отсутствия пишущей машинки? И как смеет этот Джефри Каслмэн чернить дарование Джой и препятствовать обнародованию тех уникальных сведений, которыми она готова поделиться с миром?

— Нужно что-то делать, — заявила я, решительно разрубая воздух ладонью (этот жест суперженщины появился у меня с той поры, как я обосновалась в Нью-Йорке). — Тебе необходима помощь.

— О, ничего не выйдет. Я пыталась ее найти. И до сих пор ищу. Но где — ума не приложу. Стоит мне сесть за стол, собравшись наконец с мыслями, моя соседка тут же врубает свою стереосистему. И крутит, и крутит одну и ту же пластинку — духовой джаз-оркестр из Ти-хуаны…

— А ты вели ей выключить музыку.

— Не могу. Да и вообще, без машинки…

Я переполнена ярости и решимости.

— Я придумаю что-нибудь. Ты должна написать эту книгу. Это просто преступление — лишать тебя необходимых условий.

Она еще крепче стискивает губы, стараясь изо всех сил не разрыдаться снова.

— Не стоит, Мадлен. — Грудь ее распластана по столу. Новый поток обрушивается на скатерть.

— Пожалуйста, Джой, послушай меня, — все молила я. — Ведь могу же я оказаться тебе полезной. Прошу тебя, разреши мне. Клянусь, я ничего на свете не пожалею, лишь бы помочь тебе.

Вот так случилось, что я взяла «напрокат» машинку в бюро моего рекламного агентства. Это оказалось проще простого. Как-то в пятницу я пришла на работу с чемоданчиком, объяснив сослуживцам, что собираюсь провести уик-энд в Хэмптоне, а уходя домой, унесла в нем машинку. (Вначале Джой собиралась стащить машинку у себя в издательстве, но это оказалось так сложно, просто невозможно. Машинки были слишком тяжелые: «Не знаю, — признавалась она с прискорбием, ненавидя себя за трусость, — мне никогда не удавалось проделывать такие вещи, мне все время кажется, что у меня при этом перепуганный вид и меня вот-вот поймают с поличным».)

Кроме того, я уговорила ее использовать по субботам мою скромную квартирку на Двадцать пятой улице, где бы ей никто не мешал проводить долгие часы за работой в абсолютно спокойной обстановке. Заготовив ей термос с кофе, я уходила из дома около десяти утра, оставляя ее за моим письменным столом — красивые белые руки Джой покоились на клавишах заимствованной мной машинки, глаза были мечтательно устремлены в окно, занавешенное пыльными шторами из «прозрачного» пластика, а на лице — лукавая улыбка.

До пяти часов я блуждала по Нью-Йорку: навещала друзей, ходила в кино, делала покупки или просто уби-вала время в Центральном парке, сидя на траве посреди стаканчиков от мороженого и окурков и листая старые журналы.

Джой встречала меня с сияющими от радости творчества глазами и с гордостью демонстрировала новую стопку листков, отпечатанных ею за то время, пока меня не было, вручала мне букетик цветов, плитку шоколада или какой-нибудь другой гостинец, купленный ею во время пятнадцатиминутного перерыва. Поцеловав меня на прощание и бесконечно рассыпаясь в благодарностях, она отправлялась к себе в грохочущее от музыки логово, откуда, переодевшись, шла на очередную вечеринку в сопровождении Джефри Каслмэна. Меня на эти вечеринки никогда не приглашали.

Я никогда не спрашивала ее об этом, потому что само собой подразумевалось, что человек моего, скажем так, круга и положения не может присутствовать на подобных сборищах. Что ж из того, что у меня есть некоторая способность к рисованию, это — хотя и лучше, чем быть каким-нибудь бухгалтером или ассистентом зубного врача, — отнюдь не является основанием, чтобы быть запросто вхожим в тот мир блистательной богемы, в котором вращались Джой и ее приятель.

Моей задачей было помогать Джой. Точка.

Наш субботний распорядок продолжался бы до бесконечности (хотя мне кажется, что зимой, пожалуй, я устроила бы мятеж), если бы в начале сентября Джой не забеременела. И несмотря на некоторую, по собственному выражению Джой, «противность» Джефри, решила, что выйдет за него замуж.

Он тоже родился в Нью-Джерси, а отец его был театральным агентом и обладал столь же широкими связями, что и отец Джой. Тем не менее, насколько я сумела уразуметь, Джефри так и не нашел подходящего места работы. Я познакомилась с ним однажды вечером, когда он зашел ко мне за Джой. Он оказался довольно смазливым юнцом, избалованным, как и подобает отпрыску известной семьи, с великолепно развитой мускулатурой, выпирающей под черной кожаной итальянской курткой.