Читаем Прогулки с Евгением Онегиным полностью

Вот пример «лирического отступления» Белкина, в котором «помещику» не удалось объективироваться от создаваемого им образа: «Что касается до меня, то, признаюсь, известие о прибытии молодой и прекрасной соседки сильно на меня подействовало; я горел нетерпением ее увидеть, и поэтому в первое воскресенье по ее приезде отправился после обеда в село*** рекомендоваться их сиятельствам, как ближайший сосед и всепокорнейший слуга». Здесь оборот «Что касается до меня…» – чисто белкинский. Но, начав удачно, рассказчик переводит монолог Белкина в план собственного видения: «Признаюсь, известие о прибытии молодой и прекрасной соседки сильно на меня подействовало; я горел нетерпением ее увидеть…» – от Белкина такое исходить вряд ли может. Рассказчика интересует не граф, а его красивая жена, и такой порыв – увидеться с соседкой, не очень задумываясь о ее муже – выдает в рассказчике человека, достаточно опытного в светской жизни, для которого в общем-то привычно адресовать свое внимание даме, рассматривая ее высокопоставленного супруга как потенциального рогоносца. Но, чтобы обладать такой светской привычкой, необходимо принадлежать к соответствующему кругу, куда юнкерам-переросткам, для которых каждый прапорщик – «ваше благородие», вход закрыт. Но вот при завершении этой фразы автор-«помещик» снова ведет повествование с позиции Белкина: «В первое воскресенье по ее приезде отправился после обеда в село *** рекомендоваться их сиятельствам, как ближайший сосед и всепокорнейший слуга». «Их сиятельства», «всепокорнейший слуга», причем даже не в общении, а в мыслях, по уже давно выработанной холопской привычке, – это, конечно, снова чисто белкинское.

Как можно видеть, в принципе «помещик» имеет не только соответствующий жизненный опыт, но и вполне определенные представления о том, как должны создаваться художественные произведения, и в ряде случаев даже ведет свой сказ в зоне языка и психологии Белкина. Но такие случаи – чрезвычайно редки, рассказчик-«помещик» постоянно забивает Белкина-рассказчика, лишая создаваемый им образ элементарной художественной логики.

Можно ли считать, что приведенные примеры нарушения объективации диктуются какими-то художественными целями «автора-помещика»? Вряд ли – очень маловероятно, чтобы эти моменты объяснялись наличием какой-то интенции. Здесь все дело просто в отсутствии таланта, необходимого для создания высокохудожественных произведений.

Вот эти «проколы» безусловно грамотного и интеллигентного ненарадовского рассказчика, подмена им Белкина собою и есть те самые моменты, которые, являясь «отступлениями», составляют основной корпус лирической фабулы в романе «ненарадовского помещика». Они, эти «отступления», в совокупности с письмом к издателю выдают как его интенцию, так и неспособность как литератора создать по-настоящему художественный, цельный и логически непротиворечивый образ Белкина, тем более что этот образ замышлялся как сатирический.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь Пушкина

Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова
Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова

Дуэль Пушкина РїРѕ-прежнему окутана пеленой мифов Рё легенд. Клас­сический труд знаменитого пушкиниста Павла Щеголева (1877-1931) со­держит документы Рё свидетельства, проясняющие историю столкновения Рё поединка Пушкина СЃ Дантесом.Р' своей РєРЅРёРіРµ исследователь поставил целью, РїРѕ его словам, «откинув РІ сто­рону РІСЃРµ непроверенные Рё недостоверные сообщения, дать СЃРІСЏР·РЅРѕРµ построение фактических событий». «Душевное состояние, РІ котором находился Пушкин РІ последние месяцы жизни, — писал Рџ.Р•. Щеголев, — было результатом обстоя­тельств самых разнообразных. Дела материальные, литературные, журнальные, семейные; отношения Рє императору, Рє правительству, Рє высшему обществу Рё С'. Рґ. отражались тягчайшим образом РЅР° душевном состоянии Пушкина. Р

Павел Елисеевич Щеголев , Павел Павлович Щёголев

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки