Читаем Прогулки с Евгением Онегиным полностью

Но перейдем к другому аспекту «Выстрела» – характеристике рассказчика. Примечательно, что он декларирует буквально «с порога» о своей былой приверженности в молодости к романтизму. Вряд ли стоит особо подчеркивать, что это – пушкинская характеристика творческой биографии Катенина, это и так ясно. Дело не в этом. Не говоря уже о всех пяти повестях, и даже не о «Выстреле» в завершенном виде, предельно сужаю вопрос: мог ли Белкин, не получивший никакого образования, кроме как от дьячка да от своих неграмотных «потешных» во время игр в лапту, написать хотя бы первую главу «Выстрела»? Если исходить из той «самохарактеристики», которой пронизана «История села Горюхина», и которую фактически подтвердило письмо «ненарадовского помещика», не мог. Не его уровень.

Пушкин-«издатель», зачем-то «убрав» из текста «белкинские» пометы, все же в своем «издательском примечании» отметил для «любопытных изыскателей», что фабула «Выстрела» была рассказана Белкину неким подполковником И.Л.П. И, если бы текст первой главы «Выстрела» составлялся самим подполковником, то в такого рассказчика вполне можно было бы поверить. Но ведь на бумаге этот рассказ изложен от имени Белкина, который по причине как своего невысокого социального положения, так и ограниченного интеллекта просто не мог изложить повесть с сохранением стиля и позиции человека, во всех отношениях стоящего гораздо выше него самого. Ведь характерно, что в данном случае рассказчик как персонаж собственного сказа пользуется особым уважением со стороны Сильвио, в глазах которого даже стоит выше остальных офицеров. Причем это подано хотя и отчетливо, но все же достаточно тонко, что совершенно недоступно для примитивного Белкина, и сквозь текст сказа на всем его протяжении как пар бьет благородное воспитание рассказчика. Собственно, здесь имеет место тот же феномен, который был отмечен С. Г. Бочаровым относительно текста письма «ненарадовского помещика»: якобы характеризуя соседа, тот использует эту возможность для хвалебной самохарактеристики{90}. Более того, рассказчик не просто расставляет этические акценты в сказе, что в общем-то является его главной задачей по формированию композиции; он идет на беспрецедентный шаг – четко излагает свои собственные оценки не просто как участника событий, а именно с более высокой позиции ведущего повествование, а это – дидактика, нарушение внутренней логики художественного образа (имеется в виду случай, когда рассказчик как объект собственного сказа занял «благородную» позу офицера, отдалив от себя Сильвио после того, как тот уклонился от дуэли – разумеется, человеку типа Белкина не дано даже понять, о чем вообще в подобном случае идет речь; но рассказчик не только чувствует и понимает такие этические тонкости, но и не упускает случая, чтобы порисоваться перед читателем на фоне образа Сильвио).

Это – весьма характерная психологическая черта образа «ненарадовского помещика», причем она проявляется еще отчетливее именно в том усеченном варианте повести, который первоначально замышлялся. То есть, «обрывая» повесть и сводя «рамку» сказа к минимуму, Пушкин стремился таким композиционным приемом сразу же решить и эту художественную задачу. Разумеется, уже с первой главы «Выстрела» ясно, что сказ ведется вовсе не Белкиным, а кем-то, обладающим более высоким интеллектом – во всяком случае, соизмеримым с общественным положением старшего офицера, а не юнкера-переростка, едва достигшего первичного офицерского чина за восемь лет службы. Таким образом, «усеченный вариант» эту задачу решал тоже, причем именно в таком виде этот аспект нарратологии подчеркивался особенно выпукло: «незавершенный» «Выстрел» следовал непосредственно за письмом «помещика», то есть, за уничижительной характеристикой Белкина как личности, и такой контраст не мог не броситься в глаза читателю в том случае, если бы повесть была опубликована именно в таком «незавершенном» виде, поскольку всякая незавершенность провоцирует вопросы и поиск ответов, и в данном случае она должна была возвратить внимание читателя к содержанию только что прочитанного предисловия и заострить на нем внимание.

Из содержания все той же «незавершенной» первой главы «Выстрела» читатель должен был понять, что, хотя рассказчик когда-то в молодости был романтиком, к моменту создания этой повести его взгляды изменились – наличие элементов, пародирующих романтизм уже в этой главе, отмечено другими исследователями.

Как можно видеть, только первая глава «Выстрела» даже в его усеченном виде весьма информативна относительно истинного содержания цикла – то есть, относительно характеристики его главного героя – «ненарадовского помещика». Уже из анализа содержания этой главы ясно, что некий сочинитель-«помещик» использует созданный им образ Белкина в качестве подставного рассказчика, не слишком заботясь о том, чтобы придать этому образу художественную логику и завершенность. Это особенно видно при сопоставлении первой главы «Выстрела» со второй.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь Пушкина

Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова
Злой рок Пушкина. Он, Дантес и Гончарова

Дуэль Пушкина РїРѕ-прежнему окутана пеленой мифов Рё легенд. Клас­сический труд знаменитого пушкиниста Павла Щеголева (1877-1931) со­держит документы Рё свидетельства, проясняющие историю столкновения Рё поединка Пушкина СЃ Дантесом.Р' своей РєРЅРёРіРµ исследователь поставил целью, РїРѕ его словам, «откинув РІ сто­рону РІСЃРµ непроверенные Рё недостоверные сообщения, дать СЃРІСЏР·РЅРѕРµ построение фактических событий». «Душевное состояние, РІ котором находился Пушкин РІ последние месяцы жизни, — писал Рџ.Р•. Щеголев, — было результатом обстоя­тельств самых разнообразных. Дела материальные, литературные, журнальные, семейные; отношения Рє императору, Рє правительству, Рє высшему обществу Рё С'. Рґ. отражались тягчайшим образом РЅР° душевном состоянии Пушкина. Р

Павел Елисеевич Щеголев , Павел Павлович Щёголев

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки