Прогулки с Евгением Онегиным

В. В. Виноградов совершенно справедливо заключил, что «… литературная деятельность Пушкина иронически ставилась Катениным в непосредственную зависимость от воли царя и воевод […] Понятно, что Катенин ждал с нетерпением ответа Пушкина на «Старую быль» и посвящение. Пушкинский «Ответ Катенину» («Северные Цветы» на 1829 год), полный полемических намеков был, в сущности, откликом только на посвящение «А. С. Пушкину» и вне контекста катенинского стихотворения (которое Пушкиным не было своевременно напечатано) приобретал довольно безобидный смысл остроумного литературного отречения романтика. На этом фоне естественно искать другого более прямого и глубокого ответа на катенинские выпады. И таким ответом, мне кажется, можно считать пушкинское стихотворение «Анчар, древо яда»…»{55}

Готов согласиться с мнением относительно направленности «Анчара», но никогда не соглашусь с тем, что Пушкин мог ограничиться только таким ответом (об «отречении романтика» Пушкина уже сказано выше). Приведу то, что исследователями осталось неотмеченным в «Старой были». Вот как Катенин характеризует грека-Пушкина:

Высок и прелестен, как девица, грек
Красавца в младенстве скопили;
Он плакал сначала: как слеп человек!
Ему же добро сотворили:
Спокойный, богатый устроили век
И милостью царской почтили.

Это – к общепринятому эвфемизму «женоподобный», за которым скрывается нечто более серьезное. Давайте уж говорить начистоту, тем более что сам Пушкин эту «Старую быль» опубликовал, без изъятия этих стихов. А в стихах, ни много ни мало, его описывают как кастрата, и я не убоюсь этого слова, ибо сам Пушкин не стеснялся писать в стихах о «меркурии» в своей крови; так что жеманничать не будем. А представим себя на месте Пушкина – по крайней мере мужская половина моих читателей согласится, что худшего оскорбления для мужчины не было и быть не может. Тем более для мужчины, для которого жена стала «сто тринадцатой любовью». В порядочном обществе за такие оскорбления не на дуэль вызывают, и не «Анчарами» отвечают, а просто… Впрочем, мужской половине и так ясно, а женской будет неинтересно.

Всмотритесь повнимательней, читатель, в приведенный отрывок. Что, кроме четырехстопного амфибрахия ничего больше не заметили? Приведу первую строфу «Старой были»:

Наш славный Владимир, наш солнышко-князь,
Победой в Херсоне венчанный,
С добычею в Киев родной возвратись,
По буре покоился бранной;
Мир с греками сладил и брачную связь
С их юной царевною Анной.

Давайте вспомним школьные годы и то, что нам задавали на дом учить наизусть:

Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хазарам,
Их селы и нивы за буйный набег
Обрек он мечам и пожарам;
С дружиной своей, в цареградской броне,
Князь по полю едет на верном коне.

Как видим, Катенин писал свою «Старую быль» «под рыбу», в качестве которой взял уже известную к тому времени «Песнь о вещем Олеге». Сравните самые первые стихи… А теперь посмотрим, откуда у Катенина появился «Владимир, наш солнышко-князь»… Ага, из ненавистной ему поэмы «Руслан и Людмила», из четвертой строфы первой песни:

В толпе могучих сыновей,
С друзьями, в гриднице высокой
Владимир-солнце пировал;
Меньшую дочь он выдавал
За князя храброго Руслана
И мед из тяжкого стакана
За их здоровье выпивал.

Однако… Нет, в ответах на такую наглость на «Анчарах» не останавливаются. Отвечают, да и то в качестве предварительной меры, вот такими, например, стихами:

Напрасно, пламенный поэт,
Свой чудный кубок мне подносишь –
И выпить на здоровье просишь:
Не пью, любезный мой сосед!
Товарищ милый, но лукавый,
Твой кубок полон не вином,
Но упоительной отравой…

Это – из «Ответа Катенину», который был опубликован в конце 1828 года вместе со «Старой былью». Поскольку приложенное Катениным «Посвящение» Пушкин публиковать не стал, тот стал распространять его в списках. До этой публикации Катенин, находясь в неведении, нервничал. Вот как это выразилось в его эпистолярии.