Прогулки с Андреем Толубеевым. Записки театрального дилетанта

Откуда этот дикий дисбаланс: дом построить нам стоит почти столько же, сколько чиновным службам с партнерами-монополистами получить только лишь за дозволение такого строительства и указание его места с разумеющимся само собой подключением к магистралям тепла и света? Как раз незадолго до нашего разговора с Андреем я просчитал, что за какой-нибудь год себестоимость жилья нашей фирмы выросла почти в два раза, хотя стройматериалы — основа ее — подорожали всего на пятнадцать процентов. У других наших сотоварищей по стройплощадкам — та же история. Деловых, естественных причин тому не нашел, сколько не искал. Они явно просматриваются в другой области, что вовсе не секрет для строителей, поскольку все происходит у них на глазах.

С чего берутся накрутки на наши платежи тем же сетевым монополистам? Чиновники нам говорят, что она устанавливается региональной комиссией в зависимости от дефицита мощностей. А как величина этого дефицита определяется? Есть подозрение, что одним искрометным взглядом в потолок. Во всяком случае, суммы платежных взносов сразу, как тогда после моего сообщения о них Андрею, навевают мысль, что возможности мощностей существующих близки к нулю, их на наши взносы собираются строить заново, хотя на самом деле с ними все в порядке. А как земля подорожала до семисот долларов за квадратный метр? Она тоже дефицит? И технология подсчетов здесь та же. Но тут еще и особый случай. Мы покупаем не просто землю, а «возводимые улучшения», как выражаются те же представители власти. То есть, платим надбавку как бы за будущие квадратные метры будущего жилья. С чего вдруг? Кто такое мог придумать? А так вышло. Во времена еще Анатолия Собчака, когда строительный бизнес только начинал строить дома, закон о купле-продаже земли завис в Госдуме. Его долго и успешно саботировали коммунисты. Но участки под застройку надо было как-то отводить, и тогда решили на местном уровне символическую цену за них плюсовать, как за «возводимые улучшения».

Постепенно стала все больше «улучшаться» и цена. Поскольку процессом управляли сами его авторы, серьезному противодействию их растущим устремлениям неоткуда было взяться. А потом, когда служилые люди вошли во вкус, когда появился закон о купле-продаже земли, цена за «улучшения» и вовсе стала, что называется, «скакать». Примерно, так вышло и с другими нашими показателями непроизводственных затрат. У всех поборов тенденция при этом одна — исключительно к росту. И никто ей не мешает. Куда идут деньги? Только не на благо развития строительства и прочие общественные блага… Себестоимость при этом растет, еще немного, и сравняется с ценой, которой с учетом покупательной способности большинства российского населения расти особенно некуда. Наши чиновные и монопольные партнеры делают на этой истории пока свой неплохой бизнес и без особых забот о производстве, но, если и дальше пойдет так дело, нам не на что будет заводить новые стройки.

Явление это, к сожалению, получило в стране необыкновенно широкое распространение. И не только в нашей отрасли. Называется оно — «халява». От арабского «хальва» (с ударением на первом слоге). И переводится подходяще — сладкий. Есть у него, правда, и другие толкования. Во времена Владимира Ивановича Даля, например, в вятских, псковских и еще нескольких российских краях оно употреблялось, как бранное, что и зафиксировал знаменитый словарь. Но вот в наши годы это слово как-то все чаще звучит в его первоначальном, по-арабски сладком значении. Деловитые устремления поиметь что-то задаром овладевает массами, несмотря на предубеждения знающих людей, что «бесплатный сыр бывает только в мышеловке». Другие знающие люди уверены, что это вовсе не обязательно. Главное, говорят, чтобы «все было в рамках закона». И нынешние великие и не очень комбинаторы усвоили это правило не хуже классика, развивая успешно метод в самых разных областях — от финансовых пирамид до неразберихи с ценниками в супермаркетах, или вот — дорогого дефицита тепловых и электрических сетей.

— Видимо, остаток жизни проведу я на даче, выслушав меня, сказал Андрей. — Не заработать мне денег на усадьбу, значит, не судьба.

— Это совсем неплохо, если учесть, что дача — совершенно особый феномен российской жизни, второе жилище и духовное пристанище горожанина.

— Да, Константиныч, сколько себя помню, с началом первых теплых дней моя жизнь связана с дачей. Став взрослым, я впервые осознал, что подобной, совершенно особой, и притом исполинской, инфраструктуры нет больше нигде в мире. Нет таких мегаполисов, половина населения которых переселялась бы на лето за город. Как это получилось, где истоки этого явления? Почему дачи оказались сугубо русским феноменом?

— А почему в Испании привилась коррида? Почему немцы чаю предпочитают кофе?