Прогулки с Андреем Толубеевым. Записки театрального дилетанта

Талант никогда ничего в мире не копирует, но ничего и не «придумывает»: он постигает мир, постигает любовно. Как говорил Дюрер ученикам: «… остерегайтесь мысли создать что-либо более совершенное, чем произведение, созданное Богом». Прозрения таланту приходят от глубоко заинтересованного личного отношения; если речь идет о природе — от особого рода любви к тому, что видишь; а любить и прозреть от любви — значит прозреть относительно подлинных достоинств, значит — увидеть и оценить реальную красоту, а не приукрашивать…

Ярок ли талант? Талант пишется красками, в которых ведь серого нет; талант — не ярок, а цветен. Но неталантливый может лишь расцвечивать — будто подкрашивать черно-белое фото: и цвета кричат, и серое отовсюду лезет.

Талант — это прозревающая душа и, соответственно, обретаемая свобода в том, что делаешь; мастерство — это развязанные руки. То есть, можно сказать, это почти одно и то же, одно в другое переходит плавно. Нет таланта без какого-то своего мастерства. Не может быть настоящего мастерства, если вовсе нет таланта. Да и как поверишь таланту без мастерства? Ведь, если художник не в силах нарисовать похоже лицо или фигуру, как может быть, чтобы он вообще когда-нибудь изобразил именно то, что желает его, возможно, и талантливая душа?

Быть талантливым в чем-то — значит чувствовать его глубину, чувствовать трудность дела, и вообще чувствовать, что глубина и трудность существуют. Потому, взявшись и не за свое прямое дело, талант вряд ли остановится на поверхности. Талант — брешь, через которую пробился в человека гений, эта, так сказать, абсолютная одушевленность. Если уж есть в человеке способность полной душевной самоотдачи в том, что задевает его за живое, то она и проявится, более или менее, во всем, что за живое его заденет. А задевает талантливого, как человека «особо одушевленного», — слишком многое.

Талант — это интерес. Покуда определенная тема не сфокусировала и не зажгла этот интерес, он — «талант-интерес» — живет в человеке, как восприимчивость. Конечно, восприимчивость тоже изобретательна, и все же она не умещается в какие-то строгие рамки; конечно, счастливо найденное амплуа оттесняет другие возможные на второй и третий планы, но в принципе, восприимчивость никуда из души не уходит, талант может быть разбужен и к чему-то другому. Господь наделил отца всеми качествами талантливого человека. И он развил их, приумножил. Сколько я помню — отец актер Академического театра драмы имени Пушкина. Верой и правдой он служил этой сцене с 1942 года. Конечно, столько лет работать в одном театре — подвиг. Но и уйти — подвиг не меньший. Он ушел решительно и быстро, словно прыгнул с моста в «Смерти коммивояжера». Его перестала устраивать партийно-советская образцово-показательная драматургия 60–70 годов. Играть в таких спектаклях он не желал и даже сочинял злые и местами неприличные частушки — доставалось и главному режиссеру, и директору театра, и актерам. «Артисту мало одной только сцены» — любил повторять отец, и это была правда. Он стал больше сниматься в кино, много ездил по стране, заботился о своих коллегах-актерах, которые выбрали его председателем Ленинградского отделения Всероссийского Театрального Общества.

Отец не хотел, чтобы я пошел по его стопам, и сейчас я хорошо понимаю его. Он не видел во мне актерского таланта, хорошо зная, как горек хлеб артиста, какие на этом пути встречаются трудности и разочарования: зависть коллег, предательство, сплетни и клевета, самодурство режиссеров, безденежье, творческие неудачи… Да я и сам не собирался связывать свою жизнь с театром. В детстве и отрочестве я мечтал стать космонавтом, как и многие мальчишки в нашей стране. И это желание не было умозрительным, оно было очень серьезным и конкретным. Я поступил в клуб юных космонавтов, который базировался в Военно-медицинской Академии, и провел там два года. Участвовал в разных медицинских и психологических экспериментах, изучал историю космонавтики, занимался спортом. Я закончил школу в 1963 году, и вопроса «кем быть» передо мной, естественно, не стояло. Я стану космонавтом!

Дорогу в космос мне преградила медкомиссия. С таким слабым зрением, как у меня, в космонавты не записывали. Меня признали негодным к полетам и предложили поступить в Военно-медицинскую Академию на факультет подготовки авиационных и космических врачей. Конечно, это было не то, о чем я мечтал, но все же очень близко. Отец был рад, что я поступил в военное училище, и когда я пришел в университетский театр, не одобрил моего поступка. Честно говоря, он поверил в мои способности только спустя годы, услышав по радио спектакль «Суворов». Но — от судьбы не уйдешь. Я старательно овладевал наукой и одновременно играл в студенческом театре ЛГУ. За шесть лет я сыграл роли в спектаклях «Страх и отчаяние в третьей империи» Б. Брехта, «Осенняя скука» Н. Некрасова, «Жорж Данден» Ж. Б. Мольера, «Женитьба» Н. Гоголя, «Конь в сенате» Л. Андреева, «Свои собаки грызутся, чужая не приставай» А. Островского.