Прогулки по радуге

— Вы знаете, что последние месяцы были не самыми легкими в моей жизни, — начала она, — и вы знаете также, каких трудов мне стоило пробиться через это, чтобы понять, чего я хочу от своей жизни. Я сделала, к сожалению, слишком мало хорошего за свои прожитые годы и умудрилась испортить жизнь самому дорогому для меня человеку. — Эрика прерывисто вздохнула и жестом остановила маму, которая собиралась что-то возразить. — Более того, мой эгоизм стал причиной его смерти.

— Но, Эрика, ты не можешь это утверждать, это лишь твои домыслы, ничем не доказанные, — не выдержала Луиза Иннокентьевна.

— Мне не нужны ничьи доказательства, мама, мне достаточно своей совести, которая наконец заставила меня взглянуть на вещи трезво и объективно. Так вот, — продолжала она глухим голосом, — я долго думала, что ничем и никогда не смогу искупить свою вину и исправить совершенные мною ошибки, но в конце концов я поняла, что это не так. Есть кое-что в этой жизни, что я могу еще сделать, чтобы продолжать жить дальше спокойно. И я собираюсь воспользоваться этим шансом. И самое главное, что это подсказал мне Макс.

Родители смотрели на нее так, как будто боялись, что у нее опять начинается то близкое к безумию состояние, из которого она вроде бы недавно вышла.

— Вы помните, я думаю, что перед… перед тем, как его не стало, он загорелся одной идеей, тогда показавшейся нам всем безумной и безрассудной, — продолжала Эрика. — А ведь просто-напросто узость нашего мышления и черствость сердца не давали нам понять весь смысл того, к чему так стремился Макс. Он просто хотел реально помочь тем людям, которые в этом так остро нуждались.

— Постой, постой, ты говоришь про ту затею с поездкой в какую-то горячую точку? — Мама тревожно смотрела то на Эрику, то на мужа, который не задавал вопросов, а лишь только хмуро качал головой, боясь услышать то, о чем он догадывался.

— Да, именно про это. И так как он не… не успел осуществить эту идею, — слова о Максе все еще давались Эрике с трудом, — я решила, что я смогу подхватить ее и реализовать. У меня тоже есть медицинское образование, хоть и не такой практический опыт, как был у него, но все же я кое-что еще помню, да и книги помогут мне не потеряться. Я связалась с нужными людьми в той самой организации, «Милосердие», о которой говорил Макс, им еще нужны врачи-волонтеры для Бугенвиля, так что… так что это именно то, что я собиралась вам сообщить сегодня. Вот, — облегченно выдохнула Эрика, радуясь, что смогла все это произнести.

Какое-то время родители оцепенело молчали, подсознательно надеясь на то, что через мгновение Эрика улыбнется и скажет, что все это лишь неудачная шутка. Этого не произошло, и тогда до них стал доходить смысл сказанного. Луиза Иннокентьевна до боли прикусила себе палец, сдерживая готовые вот-вот брызнуть слезы.

— Я бы мог сказать тебе сейчас тысячу слов и привести тысячу доводов против этой безумной затеи, но боюсь, что уже поздно, ты просто не услышишь меня, — печально сказал отец. — Твое извечное упрямство, похоже, и тут играет с тобой в непонятные игры.

— Да ты что! Ты так спокойно говоришь ей, что не будешь ее отговаривать? — Луиза Иннокентьевна не верила своим ушам. Она просто не могла поверить в такую реакцию своего всегда рационального мужа. — Ты собираешься отпустить свою дочь на край света, чтобы она там продолжала сходить с ума? Да она не понимает, что говорит, она еще не пришла в себя, ее обратно в больницу надо, вот что надо сделать. — Мама даже не обращалась к Эрике, как будто она была не в состоянии принимать участие в дискуссии. Это было словно продолжением всего того безумия, в которое их семья погрузилась несколько месяцев назад. Беда не приходит одна, говорят люди, и это как нельзя острее почувствовали они на собственном опыте. Одно за другим печальные события и известия подтачивали их всегда такую спокойную и благополучную жизнь. И вот, когда появилась надежда, что все позади, что Эрика пришла в себя и все встанет на свои места, на них сваливается новый удар. И ее муж собирается сложить руки и стоять в стороне, не пытаясь ничем помешать этому кошмару.