Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 1: Левый берег и острова

Великий Мечников умер в Париже в 1916 году. Его бронзовый бюст был установлен перед иммунологическим центром института, носящим его имя, а урну с его прахом можете увидеть в огромном музейно-читальном зале на первом этаже Института Пастера, слева от входа. В этом зале немало русских сувениров. Скажем, бюст русского императора Александра III, жертвовавшего на институт денежные средства, или портреты крупных русских ученых (еврейского происхождения), которых уже тогдашняя Россия (что уж там говорить о беззаботной нынешней) щедро дарила всему миру. После смерти Мечникова ведущим ученым в институте стал его ученик и преемник Александр Безредка, разрабатывавший проблемы фагоцитоза, иммунитета против злокачественных опухолей, проблемы аллергических синдромов. Вместе с Мечниковым А. Безредка разработал метод вакцинации против брюшного тифа да и вообще внес огромный вклад в науку.

Фантастической фигурой был другой сотрудник Пастеровского института Владимир Хавкин (выпускник того же одесского Новороссийского университета, где преподавал Мечников и учился Безредка). В 1893 году Институт Пастера по просьбе британского правительства командировал этого бесстрашного Владимира Хавкина, который успел на себе испытать действие новой противохолерной вакцины, в Индию для борьбы против холеры. Хавкин в массовых масштабах применил вакцину в Индии, а потом разработал там вакцину против чумы. Считают, что ему удалось снизить смертность от бубонной чумы в Индии в 15 раз. Работу его продолжает в Бомбее Научно-исследовательский институт имени Хавкина – гордись, Одесса (а может, и стыдись, Одесса, разбазарившая научные кадры, наподобие нынешней Москвы)…

Во Франции работали ученик Мечникова Сергей Метальников, киевлянин Сергей Виноградский – да разве перечислишь все эти мировые русские имена на нашей скромной экскурсии по 15-му округу Парижа!

Кстати, напротив «русского» музейно-читального зала института хранится в трогательной неприкосновенности квартира великого Луи Пастера со всей ее довольно приличной обстановкой. Где еще увидишь в такой нетронутости хорошего уровня буржуазную квартиру конца XIX века? Непременно загляните на улицу доктора Ру…

И еще один русский уголок грех было бы не навестить, гуляя по русскому некогда XV округу Парижа, по всем этим нашим Вожирарам и Лекурбам. Между улицей Лекурб (в северной ее части) и улицей Денуэт затаилась мало что говорящая нынешним молодым красавицам, неприметная рю Сен-Ламбер (Saint-Lambert), a вот тогда, вот тогда…

В 1933 году в доме 6 на улице Сен-Ламбер открылся Русский молодежный клуб. Казалось бы, что, клуб как клуб, фойе, спортзал, комната заседаний, буфет, курилка, бальный зал. Ну да, танцы, танцы-шманцы, и парни из хороших русских семей, и девушки, и мечты, и надежды, и вздохи, и взгляды, и симпатии… Может, не будь этого клуба, больше было бы одиноких русских, не нашедших «половину своей души» и во всем винивших Париж…

Клуб носил не всем понятное нынче название – «Младоросский дом». Но тогда, в тридцатые годы прошлого века, русским парижанам (да и не только парижанам) название говорило о многом. И в Париже, и в провинции были младоросские дома и даже младоросские «очаги». Почти все русские знали, что есть «Молодая Россия», есть такой союз (а позднее называли его даже «младоросской партией»). Хотя не все, конечно, вникали в тонкости ее партийной программы, ее идеологии. Не все знали (да и нынче не всякий знает), откуда росли у нее ноги. Но не все из тех, кто, в последний раз причесав юный чуб перед зеркалом, идет в клуб на танцы, не все интересуются политикой. Конечно, попадаются такие, но не все. А новые знакомства, любовь, дружба, сочувствие, волнение, они, пожалуй, нужны всем. Мне доводилось читать воспоминания былых младороссов, которые нашли семейное счастье на этих вот младоросских танцульках.

И никогда не забуду, как, гуляя со мной по Ницце, старенький князь Юрий Борисович Ласкин-Ростовский остановился на авеню Оранж и сказал:

– Вот здесь был клуб «Молодой России». А отец не разрешил нам с младшим братом ходить к ним на танцы…

В голосе моего спутника был отголосок былой обиды, хотя ему было уже девяносто.

А я сказал, думая о своем:

– Ваш папа был умница.

Теперь вот жалею, что так сказал. Черт с ней, с политикой, с «младоросской партией». Какая обида стоять на тротуаре и слушать музыку издали, когда тебе двадцать, двадцать пять…

Елена Булацель, часто бывавшая в клубе младороссов, вспоминала полвека спустя:

– Мы много веселились и танцевали до безумия.

Ну а что до союза «Молодая Россия», до партии, до политики, до карьеры ее фюрера Александра Казем-Бека, то это уже другая история. Конечно, связанная и с клубом на Сен-Ламбер, связанная с политическими амбициями, с великокняжеским двором и, конечно, с разведкой, с деньгами… С идеалами и разочарованиями, с жертвами, с грязью (как в политике без грязи?).