Прогулки по Испании: От Пиренеев до Гибралтара

В этот миг пришло послание от настоятельницы: она желала, чтобы я к ней заглянул. Поскольку здесь, в Лас-Уэльгасе, это звучало как королевское повеление, мы немедленно покинули часовню, вышли во дворик, который я уже видел, и поднялись по лестнице, представлявшей собой собрание гербов. В этом заключался трогательный символизм. Сюда настоятельницы Лас-Уэльгаса помещали знаки своей голубой крови и высокого положения в миру, прежде чем войти в монастырь. Они оставляли их на пороге — в последний момент, как истинные испанки — как окончательное отречение.

Я никогда раньше не встречался с настоятельницей и гадал, будет она сидеть на троне или в кресле, с монахинями или одна. Я воображал, что нам придется подняться по нескольким лестницам старинного здания, пока мы не придем в приемную, где настоятельница обычно проводит такие встречи. Поэтому я был немало удивлен, когда служитель отпер дверь и ввел меня в простой зал с железной решеткой в одном конце, как в кассе сельского банка. За решеткой невысокая цистерцианская монахиня средних лет в очках в роговой оправе явно кого-то ожидала. Я подумал, что это монахиня, которую послали провести нас к настоятельнице. Мой провожатый уважительно поклонился и представил меня, и тогда я понял, что я говорю с преподобной матерью, доньей Росарио Диас де ла Герра.

Позади нее виднелся маленький строгий кабинет, без ковра на полу, с распятием на бюро с выдвижной крышкой и календарем. Настоятельница походила на картину Сурбарана, внезапно выступившую из своей рамы, — в платье, столь знакомом каждому, кто побывал в испанской художественной галерее. Служитель рассказал ей, что мы делали, и когда вежливый обмен формальностями закончился, я описал свои странствия по Испании, а потом мы поговорили об истории Лас-Уэльгаса. Настоятельница хорошо ее знала и хранила память о властности своих предшественниц, одна из которых, рассказала мне аббатиса, обладала столь деспотической натурой, что пожелала принимать исповедь у монахинь! «Бренная слава ее правления теперь забыта, — сказала преподобная мать и прибавила шепотом: — Слава Богу!» Я спросил, не слишком ли тяготит монахинь обет молчания, и добавил, что разговоры сорока трех монахинь, которые хранили безмолвие целый день, должны быть весьма оживленными, когда приходит час беседы; настоятельница, улыбнувшись, ответила: «Ну, в конце концов, они всего лишь женщины!» Высказывание, которое могло бы принадлежать святой Терезе.

§ 10

Каждое мгновение в Бургосе было исполнено значения. Однажды утром, шагая мимо церкви, я увидел полк, который прослушал мессу и теперь выходил колонной из здания и строился на улице снаружи. Сержант-англичанин нашел бы в этих солдатах единственный недочет — сапоги; в остальном все было в порядке, а белые перчатки, как я успел узнать, символизировали высокую нравственность солдат и офицеров. Я вошел в церковь, как только полк удалился, маршируя, и увидел два военных мотоцикла, в блеске почти небесной красоты и полировки, по обеим сторонам алтарных ступеней. Благословлял ли священник новую модель, не знаю, но подобное проникновение религии в обычную жизнь придает самым обыденным предметам ауру чудесного.

В одно прекрасное утро я отправился осмотреть дворец эпохи Возрождения, который реставрировали, чтобы устроить в нем городской музей. Он обнаружился в узкой улочке, застроенной такими же дворцами — все поделены на квартиры, а нижние этажи использовались в основном для хранения угля. Я заглянул внутрь и увидел мраморные колонны, поднимающиеся из угольных куч. При наличии денег в Бургосе можно отреставрировать целую улицу ренессансных дворцов. Casa Miranda— тот особняк, который я пришел осмотреть, — оказался одним из самых красивых дворцов, что мне посчастливилось посетить в Испании. Во мраморном дворике восемнадцать коринфских колонн с каннелюрами поддерживали богато украшенный балкон, от которого расходились комнаты. Это дало мне общее представление о красотах, скрытых под тоннами угля на этой улице.

Я осмотрел роскошно отделанный Дом коннетабля, где королева Изабелла принимала Колумба после его второго возвращения из Америки; еще там умер Филипп I: тело короля возлежало в окружении свечей, а несчастная обезумевшая жена цеплялась за гроб и отказывалась верить в его смерть. Контрастом этим возвышенным сценам и воспоминаниям стал автобус с названием города Стаффорда на боку — когда я как-то днем шел по улице, он проехал мимо; и я с удовольствием увидел английские лица, глазеющие из окон на великолепную испанскость Испании.