Прогулки по чужим ночам

Капитан Остапов вынырнул из-за могил, как тень отца Гамлета. Прогулка, похоже, накрылась медным тазом.

– Нет, конечно. Даже создание видимости скорби меня напрягает.

– И вам совсем не жаль его?

– А вам жаль?

– Честно говоря, нет.

– А от меня вы ждете фальшивых слез и актерства? Тогда ваша добродетель будет удовлетворена? Абсурд. Послушайте, капитан, что вам от меня нужно? Чего вы ходите за мной? Или все преступники уже сидят в вашей поганой легавке и пишут явку с повинной? Какого дьявола вы приперлись еще и сюда?

– Собираюсь проводить вас домой.

– О как! В таком случае подождите меня на выходе, часа через два я выйду.

– Не понимаю…

– У меня сегодня выходной – в связи с похоронами. И если я пришла сюда, то буду гулять здесь до упора.

– Здесь? Гулять?!

– Забавно… вы когда-нибудь определяли свой интеллектуальный коэффициент? Наверное, нет, ладно, проехали. Объясняю. Я очень люблю гулять по кладбищу. Ясно? При этом я терпеть не могу людей, мешающих мне.

– Мешающих – что?!

– Гулять. Так что, если у вас нет больше ко мне никаких вопросов, прошу, не надо портить мне прогулку. Просто уйдите.

Он стоит, уставившись на меня, как на мутанта из банки. У него симпатичные голубые глаза на смуглом лице, и выглядит он… вполне. Вот только то, чем он добывает себе хлеб, полностью обесценивает его в моих глазах. Он тоже садист и убийца, как все они.

Я медленно иду между могилами. Не знаю, почему меня так тянет гулять в таких местах. Когда-то, еще в Березани, я забрела на городское кладбище. Было мне тогда лет десять. До этого свою причастность к жизни и смерти я практически не осознавала, но ворота кладбища оказались гостеприимно распахнуты, делать мне было нечего, и я туда зашла. Может, именно с тех пор я начала думать. Меня окружили лица – я шла между рядами могил, вот как сейчас, и рассматривала лица, читала надписи на табличках. Это была другая сторона медали. Я понимала, что все эти люди когда-то были живыми, смеялись и плакали, были детьми, росли, старели… Все они кого-то любили,а кто-то любил их. Но теперь их нет, они только на портретах. Но ведь они жили! И что-то значили для мира, в котором жили, – или не значили ничего, но они были и видели мир, каждый по-своему, но как? Я никогда этого не узнаю, да и никто, если на то пошло. Куда же они подевались все? Куда мы все деваемся, когда приходит наше время?

Я стала часто приходить на кладбище. Со временем я уже узнавала знакомые лица, и мне иной раз казалось: те, что лежат здесь, рады моим визитам. Я смотрела на них и пыталась представить, какими они были. Некоторых я не замечала, они меня не интересовали, но было несколько могил, к которым я возвращалась постоянно – чудесной красоты женщина, я помню, как ее звали – Сизова Инга Андреевна. Мне было очень жаль ее, как и маленького мальчика в беленькой шапочке. Я все думала: почему их нет, а я есть, и придет время, и меня тоже не станет. Почему-то от этих мыслей мне не становилось страшно, просто грустно немного. Ведь я не увижу, что будет потом, после.

Вот и сейчас я иду по аллее Капустинского кладбища, где похоронена Антоновна и куда я привезла Сашку. Я бреду между могилами, а в душу приходит покой. Собственно, о вечном я уже давно не думаю, пользы от этого никакой нет, но мне здесь спокойно. Я никогда не понимала тех, кто боится кладбищ и покойников, а вот Ирка всегда боялась… Ну, Ирка – это вообще отдельная тема. Господи, как по-дурацки она распорядилась собой! А все ее упрямство: не лезьте в мои дела, это моя жизнь, вас не касается, я сама лучше знаю. Ну что, Ирка, много узнала? Лежишь теперь и выплевываешь куски своих легких.

Я помню, как она приехала к нам, когда получила аттестат. Кто бы мог подумать, что за два года между нами разверзнется такая пропасть. Мы с Рыжим были ориентированы на традиционные способы существования: учеба-работа-пенсия, а вот Ирка… Она ворвалась в жизнь в то время, когда набирал силу дикий капитал и мгновенно поменялись ценности целого поколения. Но мы с Рыжим смогли отделить зерна от плевел, а Ирка – нет, она была слабее.

Она приехала тогда – маленькая, стройная и хорошенькая, как картинка. И считала, что большой город что-то должен ей, а мы с Рыжим жили в общаге, питались кабачковой икрой и донашивали старые вещи. А мимо нас ходили разодетые в пух и прах «домашние», которые считали нас даже не третьим сортом, а так, пылью. Ирка пылью быть не хотела.

– Я не собираюсь гробить свою молодость над учебниками и скелетами!

Мы учились так, что солнца не видели. Это «домашним» можно через пень-колоду, а мы должны были сами о себе заботиться, но Ирку такой сценарий не устраивал.

– Меня приняли танцовщицей в ночной клуб.

Ее заявление повергло нас в шок. В моем воображении возникло что-то совершенно непристойное. Суровое воспитание Старика оказало мне хорошую услугу, а вот Ирка никогда не прислушивалась к его советам, считая его умным, но старомодным человеком. И зря.

– Ирка, ты что? – Рыжий даже покраснел, у него тоже хорошо развито воображение. – Это же… проститутки!

– Ты хоть раз был в таком месте? – Ирка уже уперлась рогом.