Прогулка заграницей

„Трогательно было смотрть на этого сдовласаго ветерана, любовно пожимающаго руку своего пріятеля, умершаго 40 лтъ назадъ. Тогда об руки эти были одинаковы по мягкости и свжести кожи, присущей юности; теперь одна была бурая, сморщенная и загрублая отъ старости, другая осталась такою же молодою, нжною и цвтущею, какъ если бы эти сорокъ лтъ были бы однимъ мгновеніемъ, не оставившимъ по себ никакого слда. Время шло для одной и остановилось для другой. Человкъ, не видавшій своего друга долгое время, всегда представляетъ его себ такимъ, какимъ видлъ его въ послдній разъ, и, свидвшись съ нимъ опять бываетъ чрезвычайно удивленъ и пораженъ перемною, произведенной въ немъ временемъ. Случай, что Мари Кутетъ нашелъ руку своего друга такою же самою, какъ она запечатллась въ его памяти сорокъ лтъ назадъ, быть можетъ, единственный въ исторіи человчества.

«Кутенъ призналъ и остальные останки».

«— Эта шляпа принадлежитъ Августу Террасу. Онъ несъ клтку съ голубями, которыхъ мы предполагали выпустить на вершин. Вотъ это крыло одного изъ тхъ голубей. А вотъ кусокъ моей сломанной палки, благодаря которой я спасся. Кто могъ бы сказать мн, что придетъ день, который доставитъ мн удовольствіе снова увидть тотъ кусокъ дерева, который поддержалъ меня надъ могилой, поглотившей моихъ несчастныхъ товарищей!»

Не было найдено ни одной части тла, принадлежащей Террасу. Самые тщательные поиски оказались безуспшными. Однако же, годъ спустя, поиски были возобновлены ни на этотъ разъ не напрасно. Было найдено много обрывковъ платья погибшихъ проводниковъ, затмъ часть фонаря и зеленая вуаль съ кровяными пятнами. Но самая интересная находка состояла въ слдующемъ: Одинъ изъ искавшихъ нечаянно натолкнулся на руку съ рукавомъ, торчавшую изъ трещины въ ледяной стнк, причемъ кисть руки была вытянута какъ бы для рукопожатія.

Ногти этой блой руки до сей поры сохранили еще свой розовый цвтъ, а вытянутые пальцы, казалось, выражаютъ серьезное привтствіе дневному свту посл долгой разлуки.

Туловище найдено не было. Вскор посл того, какъ рука была вынута изо льда, естественный цвтъ тла ея, равно какъ и розоватый цвтъ ногтей, исчезъ и замнился алебастровой блдностью, свойственной смерти. Это была третья правая рука, такъ что вс трое погибшихъ были узнаны и фактъ перенесенія ихъ ледникомъ былъ вн всякихъ сомнній.

Русскій, принадлежавшій къ той партіи, во время восхожденія которой совершилось вышеописанное несчастіе, былъ докторъ по фамиліи Хамель. Вернувшись съ экскурсіи, онъ оставилъ Шамони при первой возможности; такъ какъ онъ выказалъ полнйшее равнодушіе къ случившемуся несчастію, не говоря уже о томъ, что даже и не подумалъ о какой-либо помощи оставшимся вдовамъ и сиротамъ, то и унесъ съ собой сердечное проклятіе цлой общины. За четыре мсяца до нахожденія первыхъ останковъ одинъ изъ шамуньскихъ проводниковъ, по имени Бальмотъ, родственникъ погибшаго, былъ въ Лондон и однажды встртилъ въ Британскомъ музе здороваго стараго джентльмена, который обратился къ нему со словами:

— Я услышалъ ваше имя. Не изъ Шамони ли вы, мосье Бальмотъ?

— Да, сэръ.

— Что, не найдены еще тла трехъ моихъ проводниковъ? Я докторъ Хамель.

— Увы, нтъ, мосье.

— Ничего, рано или поздно ихъ все-таки найдутъ.

— Да, д-ръ Форбсъ и м-ръ Тиндаль тоже думаютъ, что рано или поздно ледникъ вернетъ намъ останки несчастныхъ жертвъ.

— Безъ сомннія, безъ сомннія. И это будетъ для Шамони весьма важно, какъ средство для привлеченія туристовъ. Вы можете устроить музей, куда и помстите все то, что будетъ найдено.

Дикая идея эта, понятно, никоимъ образомъ не могла способствовать прославленію имени д-ра Хамеля въ Шамони. Однако же, видно, что говорившій хорошо зналъ человческое сердце. Его мысль была подхвачена общественною властью Шамони, и чиновники пресерьезно разсуждали на эту тему въ своихъ засданіяхъ. Если они и отказались отъ ея выполненія, то только вслдствіе ршительнаго сопротивленія со стороны друзей и потомковъ погибшихъ проводниковъ, настоявшихъ на томъ, чтобы останки были преданы христіанскому погребенію.

Чтобы предупредить похищеніе, къ останкамъ была назначена стража. Остатки различныхъ предметовъ были проданы. Лоскутья грубой одежды пошли по частямъ и продавались въ среднемъ по цн около двадцати долларовъ за ярдъ, кусокъ фонаря и дв или три другія мелочи доставили золота почти столько же, сколько всили они сами. Какой-то англичанинъ заплатилъ фунтъ стерлинговъ за одну пуговицу отъ штановъ.

ГЛАВА XI