— И что дальше? Они же не захотят сообщать ни свое имя, ни номер телефона. Послушай, давай им мой номер. Я почти все время дома, а если нет, то по крайней мере им ответит автоответчик с женским голосом. Я буду твоей ассистенткой. Ничего нет проще побеседовать с ними и записать имена и адреса тех, кто захочет их сообщить. Чем плохо?
— Ничем, — сказал я. — А ты уверена, что хочешь этим заняться?
— Конечно.
— Ну и прекрасно. Только что я говорил с манхэттенской бригадой. Перед этим звонил в Бронкс. Бруклин и Куинс я оставил напоследок, потому что они действовали именно там. Я хотел сначала набить руку, прежде чем туда звонить.
— Ну и как, набил? Я не хочу совать нос не в свое дело, но не лучше ли будет, если звонить буду я? Ты говорил тактично и участливо, как только мог, но мне кажется, когда мужчина говорит об изнасиловании, всегда может возникнуть подозрение, что он получает от этого удовольствие.
— Понимаю.
— То есть стоит тебе сказать про фильм, как женщина улавливает подтекст: опять наши несчастья станут предметом очередного мыльного сериала, играющего на низменных чувствах. А если это буду говорить я, то подсознательно это будет выглядеть так, словно я действую от имени Национальной организации женщин.
— Ты права. Мне кажется, все сошло довольно благополучно, особенно в Манхэттене, но чувствовалось какое-то сопротивление.
— Ты говорил замечательно, дорогой. Но можно я попробую?
Сначала мы прорепетировали все от начала до конца, чтобы она не сбилась, а потом я позвонил в бригаду по сексуальным преступлениям прокуратуры Куинса и передал ей трубку. Она говорила почти десять минут — серьезно, гладко и профессионально. Когда она закончила, мне захотелось аплодировать.
— Как по-твоему? — спросила она. — Не слишком откровенно?
— По-моему, ты была само совершенство.
— Правда?
— Ага. Просто удивительно, какая ты, оказывается, ужасная врунья.
— Знаю. Когда я слушала тебя, то все думала: он же такой честный, где он научился так врать?
— Хороший полицейский не может не врать, — сказал я. — Ему все время приходится играть роль, изображать то, что хочет видеть человек, с которым он имеет дело. А для частного детектива это еще важнее, потому что он все время пытается добыть информацию, на которую не имеет законного права. Так что, если я действительно умею врать, можешь считать это моим профессиональным качеством.
— И моим тоже, — сказала она. — Если подумать, я тоже постоянно что-то изображаю. Такая уж у меня работа.
— Между прочим, вчера вечером у тебя это получилось особенно удачно.
Она только посмотрела на меня.
— Но утомительное это дело, правда? Врать.
— Ты хочешь выйти из игры?
— Да ты что, я только вхожу во вкус. Что там еще осталось — Бруклин и Стейтен-Айленд[16]?
— Стейтен-Айленд нам ни к чему.
— Почему? Там что, преступники сексом не занимаются?
— Сексом там занимаются как раз только преступники.
— Ха-ха.
— Нет, может быть, там и есть бригада по сексуальным преступлениям, не знаю, хотя преступность у них по сравнению с другими районами ничтожная. Но не могу представить себе, чтобы наша троица тащилась на своем фургоне по мосту Веррацано, чтобы совершить изнасилование и убийство.
— Значит, мне осталось сделать только один звонок?
— Ну, видишь ли, — сказал я, — такие следственные бригады есть и в местных полицейских управлениях, и еще во многих участках бывают специальные следователи по этим делам. Ты можешь просто просить дежурного соединить тебя с нужным человеком. Я мог бы составить список, но не знаю, сколько у тебя на это есть времени.
Она сделала мне глазки и игриво промурлыкала:
— Если у тебя есть деньги, милый, то у меня есть время.
— В самом деле, не вижу, почему бы тебе не получать за это деньги. Надо будет сказать Кхари, что я включил тебя в платежную ведомость.
— Да брось ты, — сказала она. — Стоит мне найти какое-то занятие по душе, как кто-то сует мне за это деньги. Нет, серьезно, я не хочу, чтобы мне платили. Когда все будет позади, просто пригласи меня куда-нибудь на роскошный ужин, ладно?
— Как скажешь.
— А потом, — добавила она, — можешь сунуть мне сотенную на такси.
8
Я подождал, пока она закончит очаровывать какого-то чиновника в прокуратуре Бруклина, а потом оставил ей список людей, которым надо позвонить, и отправился в библиотеку. Помогать Элейн не было необходимости — казалось, она просто рождена для этого.
В библиотеке я снова взялся за то, чем занимался накануне утром, — продолжал просматривать комплект «Нью-Йорк Таймс» за шесть месяцев, снятый на микрофильм. Я не искал публикаций о похищениях, потому что это вполне могло фигурировать и не как похищение. Вероятно, они время от времени хватали кого-нибудь на улице так, что никто этого не видел или, по крайней мере, не сообщал в полицию. Меня интересовали жертвы, которых находили мертвыми в парках или на безлюдных улицах, особенно те, у кого на теле остались следы истязаний и изнасилования. И в первую очередь — расчлененные трупы.