Прогулка [СИ]

Катя появлялась, когда Кира сидела на корточках, выцеливая лучший ракурс розетки чертополоха, еще без длинного стебля, но уже с лапками листьев, — такой, чтоб вместо травы явился странный Чужой с раскинутыми конечностями и напряженно вывернутой мордой. Стояла тихонько, не мешая. Или шла рядом, спрашивая — не про людское. А всегда о том, что вершилось вокруг. Про облака, про щеглов и ворону, про то, как просвечивают вечернее солнце стайки диких колосьев.

Кире было странно слышать то, о чем она обычно или думала, или читала. Без звука, мысленно, а тут — слова, произнесенные спокойным и мирным, уверенным в себе голосом. Меняющие цвет и вес мыслей. Прощаясь, Катя обязательно склонялась в церемонном поклоне, говоря уже обеим привычное:

— Благодарю тебя, легконогая Кира.

И та кивала, прикладывая к сердцу руку. Улыбалась в ответ, тоже благодаря девочку — улыбкой, а не словами.

24.05.16

Страх.

Кира откинулась на спинку кресла, пристально глядя на почти пустое поле письма. С одним в нем словом. Даже подписи не поставил, никаких вежливых необязательных слов. Из-за этого слово казалось сухим листом чертополоха, колючим, с острыми во все стороны углами.

Ах, так, — сказалось внутри привычное, и замолчало. Вокруг белой заплаты монитора сгущалась темнота, и Кира боялась отвести глаза. В ней, набухающей, уже проступало что-то. Не отсюда. Заменяло привычные плоскости и грани: стенку с полупрозрачными стеклами, ниши с вазами и фигурными бутылками, стеллаж, забранный яркой цветной тканью.

А звуки ушли совсем. Даже с улицы не слышался ночной шум автомобилей, и в доме, Кира бережно прислушалась, стискивая деревянные подлокотники кресла, ни урчания холодильника, ни шевеления котов в кухне. Хоть бы телефон. Но отключила сама.

Глаза болели, будто под веки насыпался песок. Кира моргнула, очень не хотя этого делать, потому что предчувствие перенесло ее на крошечное мгновение вперед. Так бывает, когда, уже делая что-то, думаешь — ой, не надо бы, смотря быструю прокрутку ближайшего будущего, созданного из последствий поступка.

Открыла глаза и села, выпрямляясь и прислушиваясь. Зашарила руками по шелковистым простыням около бедер. В полумраке ей казалось, видит блеск собственных широко раскрытых глаз.

Одна. Проснулась и — одна. Из темноты выступали незнакомые очертания обстановки, светлеющие углы, блеск стекла, черные линии мебели, пустота в проеме входа сбоку от широкой постели, и еще одна пустота — перед лицом, через пространство, заполненное смутно видимыми креслами, парой плоских диванов и гладкими поверхностями низких столов, пустота, подсвеченная открытой еле заметной лазурью.

Оттуда, вместе с легким сквознячком, слышались голоса. Мужские. Один был ей хорошо знаком, и вроде бы, это должно успокоить. Он тут. Рядом. Просто не видимый. Слов не разобрать, вместо них лишь интонации. Вот спросил что-то, в ответ рассмеялись, и он усмехнулся тоже. Выслушал неторопливый рокот неразличимых слов, сказал что-то, очень уверенно, перебил новую фразу, сказанную с насмешливым недоверием.

Это длилось всего минуту. И всю минуту Кира сидела, совершенно одна, отданная чужому безжалостному полумраку, от которого ее не отделяла ни одежда, ни (вдруг смутно подумалось Кире отсюда, погруженной в ту реальность одним словом в письме) какие-то недостатки во внешности. Некрасивые носят невидимые одежды, которые их защищают…

Минута полного, кромешного страха.

Прозвучали шаги, такие ужасные, неотменяемые. Взбегал легко, уйдя с открытого места сначала под пространство комнаты, полной легкой мебели, потом по лестнице, которая примыкала к открытому входу — его Кира ощущала правой скулой и ухом. И с каждым шагом страх уходил, сменяясь невероятным облегчением, почти счастьем. Потом без почти, просто счастьем.

Запах моря и цветов смешался с запахами сильного мужчины. Одеколон, табак, немного спиртного, чуть-чуть свежего пота.

Иглой, или, скорее, колючим шипом чертополоха на краю листа прорезался ушедший было страх, последним своим движением очерчивая в проеме черную большую фигуру. И исчез. А фигура осталась.

— Проснулась? Моя королева Кира. Белецца Кира, Кира красуня-пригажуня.

Кира засмеялась, почти всхлипывая от счастья. Не одна, он тут. И страх ушел. Смешно, что вообще испугалась, глупая Кира, совсем дуреха.

Раскрывая навстречу теплые руки, трогая пальцами густые короткие волосы, скулу, шершавую от бритья, твердые губы, щекочущие ладонь, смеялась поцелуям, уговаривая маленький, засевший внутри страх, что боялась именно одиночества в новом, непривычном месте, а не того, что говорили без слов голоса внизу. Чужие голоса и его, такой родной, любимый голос.

Рядом мерно и тихо гудело что-то. Кира закрыла глаза, снова открывая их в контрастную реальность: белый монитор и темнота вокруг. Не совсем темнота, у локтя на диване загорался в такт вибрации экранчик телефона, пускал через картинку значки вызова.

— Да? А. Не определился. Привет. Что?

Прижимала к уху гладкий мобильник, как лекарство, которое обязательно поможет, вот буквально сейчас.