Я медленно продвигался вперед, грудью и спиной погружаясь в липкую грязь. Перчатки, шапка и куртка – все в какой-то мерзкой слизи. Расстояние мы преодолели не слишком большое; в канализации течение времени ощущаешь совсем иначе, чем наверху. Время вообще перестает иметь какое-либо значение. Любопытно, что я испытывал в туннеле такое же чувство, что и во время других экспедиций, а также когда со мной рядом кто-то, кого я очень люблю. В такие моменты кажется, что время либо ускоряется, либо, наоборот, сильно замедляется.
Остановившись, я поднял голову и вгляделся в уходящий вниз туннель. Что ждет нас впереди? Впервые за время нашего подземного путешествия я спросил себя, что я здесь делаю?
Конечно, мне следовало бы задаться этим вопросом гораздо раньше – его вообще полезно задавать себе почаще каждому из нас. Да и канализация не самое удачное место для паузы с целью пофилософствовать, даже если оно и весьма точно отражало мое тогдашнее психоэмоциональное состояние. Кстати, когда я вернулся домой, оказалось, что мои проблемы никуда не делись и что они слишком велики, чтобы избавиться от них даже таким неординарным способом. И все же мне удалось отвлечься от них на некоторое время.
По-видимому, я отправился в путешествие по подземному миру Нью-Йорка не только движимый желанием оказаться где-то в другом месте, но и стремлением побыть
Как утверждает Сёрен Кьеркегор, каждый человек «стоит на распутье». И все, что мы делаем, так или иначе сверхъестественно, трансцендентно. Что это новое начало. Даже нечто совсем банальное – например, такие вещи, как идти по краю тротуара в офис, пытаясь угадать мысли прохожих; или притормозить, чтобы дать денег нищему; или улыбнуться тому, кто выглядит грустным, – может изменить мир. Как писал этот уличный философ в 1847 году своей невестке Генриетте Лунд, «с каждым моим шагом что-то происходит».
«Прежде всего не утрачивай желания ходить; каждый день я вхаживаю себя в состояние благополучия и ухожу от всех болезней, – пишет Кьеркегор в том же письме – … и я не знаю ни одной мысли, которая была бы настолько тягостной, чтобы от нее нельзя было уйти». Это, конечно, дельный совет, но я по собственному опыту знаю, что разбитое сердце болит. Впрочем, Кьеркегор и сам прошел через это, так и не сумев пережить разрыв отношений с Региной Олсен. Даже через десять лет после расставания, инициатором которого, кстати, был он сам, он словно сталкер продолжал бродить по тем улицам, где обычно ходила Регина, в надежде на встречу.
Как бы там ни было, на Генриетту Лунд этот совет, к сожалению, произвел мало впечатления. Дело в том, что, давая его, Кьеркегор явно запамятовал, что его невестка иногда настолько плохо себя чувствовала, что не могла даже встать с постели, не говоря уже о том, чтобы выйти погулять.
Длительный поход сильно отличается от прогулки продолжительностью, скажем, в полчаса. Зависимость от внешних раздражителей уменьшается; ты отрываешься от ожиданий других людей, и путешествие приобретает более внутренний характер. Проведя десять дней по пути на Южный полюс в полном одиночестве, на одиннадцатый день я написал в своем дневнике: «Ощущение присутствия в жизни здесь сильнее, чем дома. Одиночество с лихвой компенсируется мыслью о цели и чувством единения с природой…» И хотя мы со Стивом иногда перебрасывались несколькими фразами в ходе исследования нью-йоркского подземелья, все же чаще двигались в полной тишине. В Нью-Йорке всегда так шумно, что я почти перестал замечать звуки. А по дороге на Южный полюс тишина, напротив, была настолько всеобъемлющей и почти осязаемой, что я слышал и чувствовал ее. Она казалась намного мощнее и могущественнее, чем все подземные треволнения, вместе взятые, но гораздо важнее было сходство между моим полярным походом и городскими исследованиями недр Сохо. В обоих случаях я стремился прийти к миру с самим собой, оставить позади домашние проблемы, стать неотъемлемой частью того, что меня окружало, и ради этого был готов методично делать шаг за шагом.