— Если будешь служить, как служил до сих пор, — награжу, — сказал ему в спину Васильев. — Что нам всем сказал товарищ Сталин, ты помнишь. А тебе еще персонально дополню: за ударную службу особо отмечу, из собственных рук награжу. Так служить, товарищ Кац, Петр Исаакович.
Отвечать ему не было сил.
Ущелье Шамбалы
Как ни изломан был Петя наутро, после полубессонной ночи, а — выступаем, выступаем! Инструктаж перед выходом был прост: выступаем в направлении Шамбалы. Расчетное время в пути — четверо суток. Ответственный проводник — товарищ Бубих.
И знайте: по последним сведениям, в Тибет, в район Шамбалы, вышла германская экспедиция. Приказ высшего начальства: при обнаружении вражеской экспедиции уничтожить ее до последнего человека, захватить документы и шифры. На случай, если наши радиограммы перехватывают, противника вводить в заблуждение дезинформацией по рации, ответственный — товарищ Кац.
По достижении Шамбалы действовать, исходя из революционной целесообразности и требований момента.
— Вопросы есть?
Группа, конечно, молчала.
— Вопросов нет? Выступаем.
Через час пути Петя оглянулся. Монастырь был еще хорошо виден в разреженном, очень прозрачном воздухе. Мир сделался прост: громадная равнина, и посреди нее — отряд. Несколько яков с поклажей, за ними следят тибетцы с обычными непроницаемыми лицами. У них местные ружья китайской работы, очень старые. У одного ружья ствол примотан ремнями к прикладу. Как стрелять из такого ружья, непонятно, но, наверное, хозяин это знает.
Васильев и трое молодых, все с винтовками. Перед мордой передового яка — Бубих в оранжевой хламиде. За тибетца ему не сойти, не то лицо, но за индуса его принять могут.
Неизвестно, где бродил Бубих несколько лет назад. По крайней мере, Петя об этом не знал. Также неизвестно, о чем говорил и шептался Бубих с монахами в монастыре. Известно, что утром он сказал, — знает путь в последнее ущелье.
Шли по компасу, без всякой тропы или дороги, чудовищной каменной пустыней. Сине-зеленое, страшное небо без птиц простиралось над головами, а под ногами были только камни. Даже яки шли, ничего не срывая с черных, растрескавшихся камней.
К полудню вышли на еле заметную тропку. Бубих сразу повел по ней, будто ходил много раз. А кто его знает, может, еще и ходил? Об этом человеке можно было предположить все, что угодно. На привале он сообщил, что долина, как нож, рассекает вот это самое плато… Через которое мы и шагаем. После будет все время подъем, надо идти все той же дорогой, уже на очень большую высоту, за пять тысяч метров, и там нас будут ждать посланцы из Шамбалы. Дня через три мы дойдем.
И почему Пете так невыносимо тяжело было сегодня? Психологический ад прошлого дня? И это тоже… Но кроме того, ну просто страшно не хотелось Петру идти по плато… Ему очень хотелось как можно быстрее спуститься именно в это ущелье…
— Товарищ Васильев… У меня Голос…
— Что случилось?
— Ничего плохого… Как раз мне очень хочется идти именно в этом направлении…
— Лишнее подтверждение, что Бубих не врет… А это такая сволочь, что лишнее подтверждение всегда полезно.
Тропа опускалась, почти сразу стала видна расщелина в низком хребте. Серо-черные скалы, и между ними сперва узкое, потом все шире и шире, пространство. Часа через два экспедиция шла долиной шириной в километр. Тут пониже плоское днище зеленело, яки паслись на ходу. Почти отвесные серые склоны отодвинулись, но, как прикидывал Петя, высотой делались не меньше двухсот метров. В случае чего, не выбраться, прикидывал Петя. И с чего это у него вдруг опять навалилась тоска? Только что он как раз очень хотел спуститься в эту долину!
А тут вдруг опять смертная тоска вместе с ощущением, что никак нельзя идти дальше по этой долине… Нет, Голос не говорил, что опасно приближаться к легендарной Шамбале. Но Голос говорил, что опасно идти по долине. И еще он говорил, что надо бояться Ивана.
Почему словно обруч стиснул голову? Долина как долина… Серые отвесные скалы, наверху плато. Сине-зеленое, пахнущее космосом небо без облаков и без птиц. Обычная долина, каких очень много в Тибете.
А одновременно, несмотря на нехватку кислорода, Петя очень хотел идти дальше. Ну очень хотел! Что-то страшное ждало впереди. И очень хорошее, одновременно.
Мир вокруг был прост, особенно по ночам, когда сразу после заката приходил лютый холод, мороз. Пар вырывался изо рта, замерзала вода в болотцах, в бутылях. Утром было не напиться, пока солнце не растопит воду: топливо приходилось экономить. Петя постиг разумность местного способа питания: когда в деревянную чашу насыпают крупной ячменной муки, добавляют молока или воды. Цзамбу — так называлось это блюдо — можно есть, не готовя на огне. Огромное преимущество в стране, где почти совершенно нет лесов.
Тибетцы ставили себе черную палатку из шерсти. Они уверяли, что в ней тепло; теплее, чем в палатке европейцев. Может быть… Но ни за какие коврижки не полез бы Петя в эту чудовищно вонявшую палатку, как и не попробовал бы цзамбы, которую размешивают пальцем.