«Прогрессоры» Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!

Петя начал поворачивать голову, возвращались зрение и слух. Кто-то лежал совсем рядом с ним, на расстоянии протянутой руки. Вокруг головы лежащего растекалось темное пятно. В конце подворотни, на той улице, еще громыхнули выстрелы — уже не в подворотне, потому и не такие громкие, тупо-сухие. Кто-то азартно вопил «Держи!», кто-то стрелял, а деловитый пожилой дядька в милицейской форме поднимал Петю. Рукав гимнастерки у него был мокрый, дядька морщился, но тащил Петю вверх. Петя задыхался, накатила боль в боку… Извернувшись всем телом, Петя перевернулся, вырвавшись из рук дядьки, упал на живот, и его сильно, мучительно вырвало, под конец — отвратительно горькой желчью.

Дядька, тянувший только что Петю, никуда не ушел. Он все топтался вокруг, все спрашивал, может ли Петя встать. Другой человек в форме сидел у противоположной стены, привалившись спиной к этой промозглой стене; обеими руками он держался за согнутую ногу. Время от времени сидящий отчаянно охал.

Рядом стояла и беспрерывно тараторила плотная низенькая тетка в халате, с полотенцем через плечо: что она сразу шпану чует, а они прошли, она увидела, хорошо, что у свекра юбилей, все тут, она говорит мужикам, что вот они болтают, а кому-то опять морду бить будут, а вот тут вообще людей режут, когда ж это кончится, жить невозможно, вот ведь ужас…

Самый спокойный в подворотне был человек, вокруг головы которого продолжала растекаться черная лужа.

Петя подтянул под себя руки и встал. Его шатнуло, и наконец стоявший рядом в форме сделал что-то полезное: поддержал Петю.

— Стоять можете?

— Уже могу… — Петя почти улыбнулся и тут же полез за носовым платком: утереть губы. Наверное, времени прошло совсем немного, потому что на улице, за подворотней, все еще азартно орали и ловили кого-то. Ну зачем его поили водкой?! Петю замутило от спиртного на пустой желудок… Опять потянуло на рвоту.

Петя смотрел на лежащего. Черная лужа все расползалась вокруг умного жесткого лица. Поползла вниз челюсть, раскрылись губы.

— Ер мусс нихт лебен^{2}… — внятно произнес лежащий человек. И повторил тише: — Ер мусс нихт… — Человек вдруг очень по-домашнему, как-то уютно зевнул. — …нихт лебен…

И человек замолчал с открытыми глазами, отвесив нижнюю челюсть. Петя не сразу понял, что он умер. А лужа продолжала растекаться.

Возвращались люди в форме, возбужденные, взволнованные. Они махали руками, рассказывали друг другу детали необычной операции. Они уже любили Петю просто потому, что несколько минут назад его спасли. Петю хлопали по плечу и кричали, что он родился в рубашке. Пете что-то рассказывали, о чем-то расспрашивали, Пете вынесли рюмку водки и кусок пирога с морковкой. Пете кричали, что пить нельзя, пока его не осмотрит врач. Петя прислушался к себе… В голове шумело, но не сильно, а тошнить перестало. Он прислонился к стене, еще раз почувствовал, какая она шершавая и холодная… Петя выцедил рюмку и тоскливо подумал, что теперь будет слушаться Голоса. Но Голос давно уже молчал.

Потом было отделение милиции, был протокол, и тут в первый раз Петя понял, до какой степени влип во что-то непонятное и темное.

Знает ли он этого человека? Нет… Не знает. Посмотрите еще раз. Нет, не знает, никогда не встречал. А других участников бандитского нападения? Их он тоже не знает, никогда не встречал… да, уверен. А тогда зачем они напали на него? Нет, не из-за денег! У него ничего не просили, ничего не хотели взять. И у самих нападавших не было ни копейки… по крайней мере у этого, убитого. Кстати, и документов у него не было. Нет, не беглый — вон какой сытый и здоровый. Хотя денег и документов при убитом не было, зато был очень интересный нож…

Нож и правда оказался странный — сантиметров двадцати пяти в длину, бритвенной остроты, шириной от силы сантиметра три у рукояти. Нож заострялся как штык. Петя ходил по грибы и ягоды, не раз бывал в зимних походах. Он понимал, что такой нож не годится ни разделывать тушу, ни открывать банку, ни колоть лучинку… Он предназначен только для убийства.

А еще вот фонарик какой интересный! Петя и правда не видал ничего подобного в своей жизни… А ему объясняли: это армейский фонарик. Из гражданских такие выдают только членам охотничьих кооперативов. Что, Петя и дальше будет утверждать, что на него напал обычный уголовник? Что у Пети просто хотели вытрясти несколько медяков на выпивку?

Ах, он ничего не утверждает! Так и запишем. А что это такое говорил умиравший?

— Он не должен жить… — перевел Петя. Человек еще раньше говорил и другое: «Господин капитан, он уже готов!» Но было совершенно невозможно повторить эти слова: при ярком электрическом свете, на допросе, такие слова выглядели совершеннейшим бредом. Тем более что ясно: не мог же говорить такие слова мелкий уголовник, промышляющий в подворотне.

— Как интересно! А кто именно не должен жить?!

— Откуда я знаю… — мямлил Петя, сам в тоске от всех этих странностей. — Наверно, это я не должен жить…

— А может быть, и кто-то другой… — проницательно усмехался следователь. Грустно смотрел на Петю, грустно сопел срочно вызванный участковый.