Прогресс

– Что? Что ты мне говоришь, – пробубнил Сашенька, насупившись, и, высвобождая руку, двинулся в сторону школы, определенно зная, что будет драка, и в школу он сегодня не пойдет. Будет разбитая рожа и порванная рубашка, запрятанная за холодильник, потом на тряпки пойдет, мама даже не вспомнит про нее. А рожу тоже не увидят, потому что буду сидеть над письменным столом, повернувшись к ним спиной и делать уроки. Только я не уроки буду делать, а татуировку в честь девчонки, которую буду любить до смерти. Витька на два класса постарше, но я его отделал под ретатуй. Он пару раз тоже попал мне по роже, но лучше бы этого не было.

Витька неделю не появлялся в школе. Его папа приходил к нам домой. Я открыл дверь, моих никого не было, и говорю:

– Как Вы думаете, он в восьмом классе, а я в шестом, кто над кем шефство брать должен? Может, разберемся?

Тот по лестнице спустился, не оглядываясь, а ко мне потом прилипла кличка "Шеф", потому, что Ромка из-за соседней двери подглядывал, вышел на лестничную площадку и говорит:

– Ну, ты, Шеф, даешь. Пахана отбрил.

В луже – лицо постаревшее.

Сбита в кулек простыня.

Солнце встает заржавевшее,

И со ступенек вода

Капает тихо в пригоршни.

Я собираю себя.

Льются покапельно мысли,

Дверью мяучит петля.

Просто она на воротах,

Просто она не моя.

Тихо зашел за ворота,

Там простирались поля.

А за воротами кто-то

Тихо точил якоря.

Грусть и тоска леденеют.

Ржавое солнце встает.

Угли в печурке дотлеют,

Скрип колеса повезет.

Солнце НЕСЕТ нам удачу.

Флейта в полях запоет,

Я просто так не заплачу,

В глаз сорнячок попадет.

За солнцем – темнота в придачу.

И небо, звезды и луна.

Как засмеюсь или заплачу,

Избыток чувств со мной всегда.

И выливая все избытки

На камень охладевших плит,

Избави Бог от этой пытки,

Когда внутри огонь горит.

Графин отодвинул от себя рюмку и тут же налил.

– Знаете ли, Венилин, – произнес он торжественно, – многое тут пытались переписывать данные манускрипты, но вы первый, с которым хочется…

Венечка махнул предложенную рюмашечку, вкусненько закусил, утерся салфеточкой, отодвинулся от стола…

– Прошло двое суток, а вы не можете расчистить дорогу!!! – вскричал Император, отхлебывая бульон из нежнейшего фарфора, – вы понимаете, что победа уплывает, как кит во льды, а наши гарпуны не могут добить эту вялую рыбину.

Булочник, так любовно называла Наполеона его прислуга, сорвал с груди салфетку, бросил ее на землю и вдавил ее в эту неподатливую глину каблуком правой ноги, в то время, как левая ступня боролась с подагрой в тазике с пятидесятиградусным рассолом, приготовленным евроазиатским лекарем.

– Вы не понимаете, что каждый потерянный нами час может стать безысходной вечностью, – прошептал Великий Корсиканец, и левая его нога опрокинула лекарский тазик.

Маленький, пузатый итальяшка выбежал из шатра в одном сапоге… После чего бросился в свою рессорную бричку. За ним бежали три человека, и двухметровые гвардейцы выстроились живым коридором, отдавая честь своему императору. Любой из них доказал свою преданность на поле боя, получив не менее двух ранений, хотя каждое из них могло быть смертельным

– Виват, Виват, – кричали здоровенные мужики, ощущая свое ничтожество перед этим карликом. За него они отдадут свои жизни без промедления, в любой момент не задумываясь. Только это произойдет несколько позже, а пока они ждут своего часа недалеко от села Бородина, когда сражение уже выиграно, но победа украдена. Они шли за своим кумиром от победы к победе, оставляя после себя благодать соразмерно своему двухметровому росту и, получая соразмерный денежный эквивалент, который обеспечивал состояние их семей.

– Не буду больше переписывать ваши мысли, – завопил Венечка, почему-то обращаясь в сторону серванта.

Сервант отреагировал к Шкафу, а тот, распахнув дверцы, бросился всех принимать и предлагать вешалки без всякого повода.

– Некогда заниматься дебатами, – заявил Бокал, с трудом выдерживая негодование серванта. – Я хочу, чтобы весь этот бардак закончился немедленно.

Он тут же наполнился бургундским и, окружая себя брызгами, предстал перед Венечкой, но был схвачен за горло богатырской рукой Сквозняка, который неизвестно откуда возник на табуретке между окном и дверью. Сквозняк оказался вдребезги пьяным и, хрустя осколками битого хрусталя, кидал под ноги оставшийся фарфор, утирая слезы половой тряпкой.

Когда дверь закрылась, и окно захлопнулось, Сквозняк притих, проникся обстановкой спокойствия и, подтирая пролитое бургундское, твердил одно и то же:

– Гению дано все, а дураку еще больше. Затем он расстелился по полу и начал ни с того, ни с сего декламировать:

Никому не пожелаю, никого не полюблю,

Свою песню расстреляю, а чужую подпою.

Никогда не будет светел яркий месяц за окном,

Потому что здесь без света пляшут ведьмы голышом.

Не взирая в предсказанья и луну презрев притом,

Помелом, раскрыв мочальник, раскричали ни о чем.

И гонял их всех начальник и куражился, как черт,

Тот веселый умывальник и мочалок обормот.

Загорланили подружки, завертелась кутерьма.

Быстро вспороты подушки,

В перьях бьется сатана.

И заткнулась вдруг кукушка,

Скукарекали страну.