Программист

— У вас в отзыве по Курилово сплошной пессимизм, — обратился ко мне Арзаканьянц, — Но что же вы предлагаете?

Я был не готов к вопросу. Ответил не очень внятно:

— Надо не внедрять незрелые системы, тем более такие громадные, а изучать реальные возможности современной и будущей техники. Изучать реальные информационные потоки на предприятиях. Эффективность автоматизации обосновывать точно, до цифры, а не наобум Лазаря. Лишь бы защититься. Лишь бы что-то склепать. А польза или вред от твоего дела — неважно.

— Значит, говорите, не внедрять, а изучать?

— Не только. Надо, конечно, делать системы наподобие куриловской. Но делать тщательно. Каждую подсистему доводить до совершенства, обкатывать заранее делать не на соплях, еле-еле, а с запасом, с учетом увеличения роста потоков информации, по крайней мене на десять лет вперед.

Нельзя распылять людей по разным фирмам и частным задачам. Все, что есть, надо бросить на разработке матобеспечения АСУ. Все, что есть. У нас не так уж много хороших программистов. Надо собрать их в кулак. Матобеспечение должно создаваться обязательно с запасом в десять лет. Обязательно. В США затраты на матобеспечение, на программистов фактически растут в два раза быстрее, чем затраты на сами машины.

— А нам капиталисты не указ, — жалко прохрипел Борисов.

— Неважно, что капиталисты. Тенденция-то прогрессивная, вы же сами это знаете. А раз тенденция прогрессивная, так надо не плестись за ними, а форсировать, опережать их в этом. Не в два, а в два с половиной, в три раза больше средств отпускать на программистов.

Все молчали. Дымилось поле битвы. Васильев с удивлением обнаружил, что он все еще живой и о нем вроде бы даже и забыли. Не обратил он внимания на блокнот Арзаканьянца. Бедняга, все-таки НИИ не министерство. Не привык он к таким передрягам. Сидит себе и думает. Но наверняка не о матобеспечении. Скорее всего обратную рокировку обмысливает.

— Ну насчет средств, — прервал затишье директор, — это, Геннадий Александрович, вопрос слишком сложный, чтобы мы его тут с вами вдвоем или втроем могли решить. А главное, не Госплан ведь мы. Там есть соответствующие эксперты…

— Ну а в масштабах института? — спросил я.

— В масштабах института вы, конечно, с директором можете все решать, но я-то теперь не ваш. Вернее, вы не мои.

— Сегодня подписан приказ, — вступил Арзаканьянц, — о выделении семи отделов нашего института в ГВЦ — главный вычислительный центр министерства. ГВЦ — на правах самостоятельного института. Среди семи — и отдел Леонида Николаевича Борисова.

(??? — ну да, конечно. Как же это я сразу не догадался? Сначала Борисов, Телешов, теперь Карцев. Наверное, если я дойду до министра, он внимательно меня выслушает, а в конце сообщит, что уходит на пенсию, а министерство преобразуют в контору.)

Я одержал полную победу, но… где же побежденные? Пока я атаковал их крепость, они преспокойно укрылись за стенами другой. Сомкнутыми рядами, в полном составе отдел Борисова, укомплектованный, утвержденный и боеспособный, приступит к работе в составе ГВЦ министерства. Картина вырисовывалась законченная, логичная и мажорная.

Но… при чем здесь я?

Как получается, — что я пекусь о деле и остаюсь не у дел? А вперед уходят Северцев, Борисов… кто еще?

Но тут глас свыше (на самом деле это был голос Карцева но все равно, это был глас свыше) возвестил:

— Так что, прошу любить и жаловать — ваш новый директор, — и широковещательным жестом указал на Арзаканьянца.

16. Постников

Эта история, помнится, сразу стала для меня интересной. И разговорились мы с Геннадием тоже как-то очень быстро. Буквально со второй-третьей встречи. Долго ли, коротко ли объяснять, а он человек в моем вкусе. Но то был еще интерес издалека, увлечение на первом, элементарном уровне. Такой интерес можно, пожалуй, сравнить с курортным романом закоренелого холостяка, который не прочь провести время в «интересном» обществе, но пуще огня избегает к чему то обязывающих шагов. С Геной мне просто свободно дышать, с ним я, что называется, могу не нагибаться до собеседника.

Но курортный вариант отношений как0то не задался. Вернее, он очень быстро и почти незаметно для меня стал превращаться в какие-то, хоть и не скрепленный круглой печатью но все более реальные и, значит, все менее легковесные узы. После первого нашего разговора — о методах руководства, о том, какие бывают начальники, — я уже догадывался, что здесь что-то будет. Что это совсем непохоже на ситуацию «пошумели и разошлись». Старый боевой конь (себя разумею) слышит звук трубы издалека. И даже если он сам не решил, не прикинул даже, так ли ему хочется, так ли вовремя слышать этот самый звук. Звук боевой трубы возникает всегда неожиданно, и старому боевому коню приходится решать, совсем ли уж он стар или как…