Профессия за тридевять парсеков

Я тоскливо проследила за этим нехитрым действом. Ишь, мечет! Крапленые небось.

– А потом он понял, какая ты на самом деле лапушка, вы возрыдали на крепких плечах друг друга, побратались, и теперь на пару мочите людей?

– Язва ты, Сашка.

Я хотела показать ему язык, но сдержалась. Фил оценил подвиг и в качестве презента пояснил:

– Он сам привык. Миррийцы вообще податливы, из них при желании можно вылепить что угодно. Просто нужно время, чуть надавишь – сразу паника.

– Милейший ребенок. Пират с нежной душевной организацией: убивает и плачет.

– Он не пират! – отрезал Фил. – Ты играть будешь или как?

Я вздохнула и взяла карты. Черт с ним, лишь бы душить не кинулся. Если Фил умудрился «вылепить» бандита из добродушного миррийца, то что он со мной сотворить может?

***

Из всех удивительных свойств времени мне не нравилось лишь одно: способность замедляться, когда хочется, чтобы стрелки двигались быстрее. Наедине с маньяком даже час мог показаться вечностью, что уж говорить о десяти. Вернее, уже шести. Что, только четыре прошло?! А-а-а!

– Может, поспим? – зевнул Фил, сонно медитируя на лампочки энерпульта.

Карты мы бросили, когда выяснилось, что играть просто так скучно, а «на раздевание», как предложил этот нахал, я была не согласна. Счет восемнадцать-ноль в пользу Фила подсказывал, что этот жулик запросто оставит меня без единой нитки.

– Не дождешься! – отрезала я, завистливо глядя на арканласа. Ему присутствие пирата совершенно не мешало, и он боролся со скукой самым действенным методом – сном.

– Я сказал «поспим», а не «переспим», – тут же угадал причину такой категоричности Фил. – Да не буду я к тебе лезть, успокойся! Оно мне надо? Сперва уши визгами пробьешь, потом ляжешь пластом и реветь будешь. Секс с рыдающим бревном – сомнительное удовольствие.

– Боишься без подсказок не справиться? – машинально огрызнулась я и тут же прикусила язык. Не доведет меня до добра этот орган, доподначиваюсь когда-нибудь!

К счастью, Фил не счел комментарий заслуживающим немедленного практического опровержения, и я поспешила увести тему в более безопасное русло.

– Зачем тебе терральтер? Понимаю, приятно ощущать такую власть в руках, но ведь это, по сути, просто инструмент для перекройки планет. – Тут меня поразила страшная догадка: – Ты хочешь уничтожить какой-нибудь мир?!

Фил так на меня посмотрел, что стало стыдно.

– Я кто, по-твоему, злодей из детской сказочки? Зачем уничтожать, если можно переделать?

– Тебя все равно не подпустят к развитым планетам. У них такая оборона, что никакой терральтер не поможет.

– Вот интересно, откуда в твоей голове взялся вывод про развитые планеты? Я вообще хоть что-то про это говорил? Нет? Вот и помалкивай! Мне ни к чему загаженный техногенный мир. Я заповедник создаю, а не музей бытовых отходов.

– Чего?!

Я аж проснулась. Мне послышалось? Или он оговорился? Если нет, спасайся кто может: пресловутый разрыв шаблона пройдет с таким треском, что слышно будет на другом конце Вселенной! И плевать, что звуки в космосе не распространяются. Тут мировые устои рушатся, какие, к черту, законы физики?!

Фил оглядел мою вытянувшуюся рожу и устало покачал головой.

– Почему вечно такая реакция? Ну да, хочу построить заповедник. Заселить животными и не подпускать людишек с их дурацкой привычкой все портить. Просто планета, где все будет по-моему. Где я смогу жить без… просто спокойно жить.

Да-а, лучшее применение терральтеру и впрямь трудно сыскать. Разве что про людей он загнул. Кому иначе показывать уникальные виды, воссозданные древней технологией, с кем делиться знаниями, накопленными при наблюдении? Зато какой бы это был заповедник – практически Эдем! Дикая, нетронутая природа и животный мир во всем его многообразии, полностью свободные от разрушительного влияния человека.

Вот только с кровожадной натурой Фила эта затея сочеталась примерно так же, как селедка с молоком.

– То есть ты полжизни гонялся за фрагментами, грабил и убивал ради них, плюнул на карьеру, пошел против всех, стал тем, кто ты есть – и все это ради заповедника?!

– Плюнул на карьеру – да. И что гонялся тоже правда. Остальное делал, чтобы выжить. – Фил сделал паузу, наверняка размышляя, стоит ли откровенничать, коль уж решил пока оставить меня в живых. И все же продолжил: – Меня забрали с родной планеты в четырнадцать лет. Я уже тогда знал, какой бывает жизнь, и был лишен иллюзии, что вокруг сплошная доброта. А мой папаша свято в это верил и в упор не замечал правды. Наемники казались ему славными малыми, которым просто не повезло в жизни. Этот проклятый миррийский дух! Они пропитаны своим миром до подкорки и потому слепы с пеленок. Они видят только свет, даже там, где его по определению не может быть.

Лицо у него стало напряженным, и я украдкой переложила руку на бластер. Ну и пусть незаряженный, зато тяжелый! Но на этот раз он не злился, просто с головой нырнул в воспоминания, душное болото которых тянуло его за собой всю жизнь.