Профессия за тридевять парсеков

– Слушай, я честно целился в Капу! Стена сама подвернулась! Не волнуйся, дыра быстро затянется.

– Ты меня удивляешь. Куда девалось твое вечное «не навреди»?

– Потерял где-то, – смущенно почесал нос Фок. – Под кровать завалилось, наверное. Такой бардак…

Сергей не выдержал, и Фок с удовольствием прослушал заливистый хохот, изо всех сил стараясь удержать губы, растягивающиеся в ответной улыбке.

– Ты скоро вернешься? – спросил он, когда капитан отсмеялся.

– Посмотрим. Надеюсь, корабль не превратится в терку к тому времени. Осторожнее с ним, он ведь совсем новый!

Фок серьезно кивнул.

– Постараюсь впредь не мазать. А как ты относишься к красным крапинкам на белом фоне?

Сергей покачал головой и куда-то в сторону заметил:

– Мой заместитель – маньяк, старейший знакомый – крыса, а корабль тихо превращается в бордель!

– Сереж… – Фок замялся, не зная, как подступиться. – Что ты им про меня сказал? Почему Райн слушается?

– А ты бы возражал человеку с бластером в руке?

– Я не об этом.

– Сказал, если тронут – шкуру спущу. Ну, и закрепил результат обещанием обнулить их счета.

– И что, никто не поинтересовался, откуда такая забота? – Даже Фок удивился этому феномену, что уж говорить о Капе!

– Спрашивали, конечно.

– И что ты ответил?

Капитан перестал улыбаться и провел рукой по затылку – привычный жест, означающий сомнения. Интересно, правду скажет или опять соврет?..

– Что волнуюсь за братишку.

Все-таки солгал. Фоку стало обидно: если капитан отказывается посвятить его даже в этот маленький секрет, о каком доверии может идти речь? Может, он просто проверяет, поведется ли Фок на такой очевидный обман?

– Круто. А Людочка, случайно, нам не бабушка?

– Ты это к чему?

– Только дурак поверит, что мы с тобой родня! Райн точно на такое не повелся бы! Ты им что-то другое сказал, а мне не признаешься!

Сергей промолчал, так внимательно и серьезно наблюдая за собеседником, что к горлу подступил комок. Фок поневоле засомневался, но, подумав, встряхнулся, сбрасывая наваждение.

– Да быть этого не может! – отрезал он. – Я же не маленький и помню своих родителей! Они оба с Мирры, да вся моя родня оттуда! А твоя мама – землянка!

– А отец – мирриец. Улавливаешь связь?

Фок моргнул. Потом еще раз.

– Он бы не стал…

– Ты идеализируешь людей. Поверь, наш папаша был весьма далек от совершенства.

– Тебе-то откуда знать?! – рыкнул Фок. Глупости какие-то говорит! Не было такого! – Даже если… предположить, что все это правда – ты не мог знать его лучше, чем я! Я провел с ним все детство! Он бы никогда не предал маму, он ее любил!

– Люди одинаковы во всех мирах. Чем больше правил, тем сильнее стремление их обойти. Для чего, думаешь, он летал на Землю?

– Это были исследовательские миссии!

– Земля давно изучена вдоль и поперек. Он уезжал, чтобы хоть немного побыть самим собой, отрешиться от Мирры с ее запретами. Если тебе будет легче, он не предавал твою мать. Я родился раньше, чем они встретились.

– Ты… – Фок набрал воздуха в грудь, чтобы опровергнуть эти бредовые обвинения, убедить Сергея, что все это – чудовищная ошибка, и он, Фок, никогда этому не поверит. Но слова упорно не складывались, и он выпалил: – Это неправда, ясно?!

– Ясно, – безразлично откликнулся Сергей, поразмыслил и добавил: – Ты спрашивал, почему я тебя спас. Все еще хочешь знать ответ?

Фок уставился на него исподлобья, насупленный и хмурый. Хорошее настроение растворилось, как снежинка на ладони флиберийца, оставив неприятный колкий след, задевавший душу.

Сергей тоже был на редкость серьезен. Он смотрел с обидным сочувствием, и Фок впервые обратил внимание, что разрез глаз у капитана – типично миррийский, с острыми внешними уголками. Если бы не цвет…

– Хочу!

Сергей открыл рот, но ответить не успел.

– Кто-то идет. На этом проклятом корабле нигде нельзя побыть одному! – И свернул окно связи, оставив Фока наедине с мрачными мыслями.

Межгалактический линкор «Фибрра»

Мне снилось море. Темно-синее, широкое, нежно ласкающее берег. Над головой проносились невесомые летние облачка, шумели, визгливо перебраниваясь, чайки, а под ногами шуршала обточенная водой галька. Идиллия!

Внезапно солнце начало спускаться, все ниже и ниже, пока не обрушилось целиком, накрыв меня всепоглощающей жарой.

– Саша, это ни в какие рамки не лезет! – заорали над ухом.

Я шарахнулась, спросонья путаясь в одеяле, как осетр в рыбацких сетях, кулем свалилась с кровати и попыталась забиться под койку, но меня не пустили.

Взбешенный Рим поднял меня за шкирку, как провинившуюся кошку, и, небрежно усадив обратно (чуть не села мимо), навис надо мной огненным воплощением злого бога Щасприбью. Его кожа сполохами подсвечивалась изнутри, выдавая желание оторвать кому-нибудь что-нибудь жизненно необходимое. Довести его до такого состояния не каждому под силу.

– Что стряслось-то? – зевнула я, машинально отмечая, что экстремальные пробуждения помаленьку входят в привычку.

– Что ты ей сказала?!

– Кому?

– Хоке! Ты видела, что она сотворила с моей дверью?!

– Когда мне было видеть? Я сладко спала, а ты меня разбудил самым бесчеловечным образом!