Проект "Веспасий"

— Вернулись, живы! — воскликнул Алесь.

— Хау ду ю ду, гайз! — радостно приветствовал их Бронштейн. — Лефтенант Кирилл Мазуров?

— Был жив и здоров, но остался в прошлом, — кисло сообщил майор. — Яма его не принимает. Можете проверить, тело наверняка без изменений.

Он встал, покачнулся, удержался на ногах.

— Я иду к яме, — приготовился Алесь. — Сможете со мной? Вам полезно двигаться. Только оденьтесь, зима. У вас там был…

— Конец мая. Теплынь и птички пели. Почти четыре месяца там. Генрих, идёшь?

— Неа. Чот мне подсказывает — на протезе заново придётся учиться ходить. А отправлюсь я сразу к полковнику Осокину. Может какое новое задание появилось, год эдак в две тысячи восемнадцатый, до КОВИДа, но уже современность, и у меня две ноги в порядке. А также то, что между ними.

— Сожалею. Но вы виделись с Осокиным десять минут назад. Это в прошлом вы провели больше трёх месяцев, здесь же ничего не успело произойти, и никаких новых миссий не намечено. Сначала разберёмся с итогом вашей.

К яме они направились втроём. Американец что-то бурно втолковывал ассистенту по-английски, из их научной тарабарщины Глеб понимал менее половины, общий смысл начисто ускользнул.

В яме, по-прежнему освещённой единственным светодиодным прожектором, оказалось пусто, если не считать едва заметного холмика, припорошенного снегом. Умудрённый некоторым опытом, Алесь установил видеокамеру на запись, а сам слез вниз, вооружённый лопаткой.

Под снегом и небольшим слоем грунта через какое-то время обнажились два скелета. Одежда истлела полностью, лишь на ногах — какие-то остатки обуви. Кости лежали в беспорядке и явно носили следы зубов диких зверей.

— А можно мои собрать и привести в божеский вид? Помру — завещаю тело питерской кунсткамере, повесят в витрине под табличкой «скелет Генриха Павловича Волковича» их сразу два — в юности и одноногий в старости.

Шутку не поддержали, Глеб вцепился в кофр, он оказался в полной исправности. Более того, с ним соседствовал кованный сундук, его точно не было с темпонавтами в день смерти.

С останками Алесь обещал разобраться чуть позже, добычу немедленно положил на край ямы.

— Неожиданно. Когда мы с Генрихом опустились, с нами был только этот кофр. В нём — список Полоцкой летописи и ещё с десяток исторических документов, в том числе — непонятным письмом, вроде рунного. Точно не кириллица. Про сундук ничего не знаю.

При сообщении о Полоцкой летописи у Алеся буквально задрожали руки.

— Тогда не буду вскрывать прямо сейчас! Лучше — на специальном оборудовании, возможно — в вакууме… Глеб Сергеевич! Наука перед вами — в неоплатном долгу!

— Лучше отдайте долг вдове Кирилла. Именно вдове. Хоть я с ним разговаривал буквально десять минут назад, он умер лет триста тому. Не удивлюсь, если сундук — его последний привет нам.

— Факинг щит… — Бронштейн стянул шапку с рыжей головы.

Похоже, потеря человека из его персонала огорчила исследователя гораздо больше, чем обрадовал научный успех. Он подхватил кофр, Глеб с Алесем — сундук, и троица отправилась к главному корпусу, сообщить Генриху, что плод их усилий пролежал до современности без проблем.

Вопреки его опасениям, что их пару будут кидать в прошлое непрерывно, ничего подобного не произошло. До конца февраля писали отчёты и подвергались самым детальным расспросам: что видели, что слышали, как всё это происходило. Счастье ещё, что к «Веспасию» был допущен чрезвычайно узкий круг белорусских и российских учёных, на экспериментах по-прежнему стоял гриф наивысшей секретности. Страшно представить, если бы правда вышла наружу, сюда бы нахлынула бы такая толпа журналистов! Портал в прошлое затмил бы в новостных лентах и события в Украине, и в Секторе Газа, и… даже сложно себе это вообразить… следующие президентские выборы в США.

Обе капсулы времени раскрыли с величайшими предосторожностями. Сохранность порадовала. А отправленное Мазуровым превзошло даже самые смелые ожидания.

Сверху, над стопкой бумаг, лежали два письма, исполненных на средневековой жёлтой бумаге и гусиным пером, но на современном русском языке.

Первое было адресовано жене. Кирилл не мог не понимать, что его будут держать чужие руки и читать чужие глаза. Что древняя бумага и непривычный вид чернил вызовут у неё массу вопросов. Тем не менее, не скрывал чувств.

'Моя дорогая Ангелина! Прости, но когда ты будешь читать эти строки, я уже буду мёртв, и ты даже не узнаешь, где покоятся мои останки. Не надо узнавать.

Я хочу лишь сказать, что очень люблю тебя и Гришку. Если о чём-то жалею в жизни, то только о двух вещах: что не смог уделить вам столько времени, сколько хотел бы, и что добровольно согласился на задание, разлучившее нас навсегда'.

Дальше шли воспоминания о самых радостных днях и событиях, как познакомились, как готовились к свадьбе, как ждали рождения Гриши и ощутили невероятный восторг от его появления на свет. И после тоже были счастливы, несмотря на все трудности, верили, что время пройдёт и всё образуется…

А время раскидало их на триста семьдесят лет.