Проект особого значения

ОН спустился к базе первым. Еще бы, ОН же не шел, скользил себе вниз, не потел, не оставлял следов, не дышал через душащий намордник. Я бежал следом, ноги вязли в песке, и я вспомнил, что в детстве боялся зыбунов. Зыбучих песков. Насмотрелся старых фильмов про археологов-шпионов и с замирающим сердцем бродил по пляжу, страшась и надеясь встретиться с неверной, вязкой смертью. На пляже зыбунов не оказалось, но Проксима наверняка припрятала парочку сюрпризов. Я чувствовал, как она задержала дыхание в предвкушении.

– Ты была как оазис в пустыне,
Ты мерцала стыдливой звездой,
Ты Луной зажглась золотой,
И тебе недоступной богине,
Отдавал я мечту за мечтой,

– услышал я голос двойника и чуть не споткнулся. Я не знал этих строк. Откуда он мог их вытащить? Поэтичность сбила дыхание, куда сильнее бега, опереться было не на кого, мерцающее тело двойника служило подобием присутствия. Но я заметил, что с очередным появлением он становился все более осязаемым, а на Проксиме и вовсе получил телесность. Он даже рванулся подхватить меня, но вовремя опомнился и сказал:

– Бальмонт, поэт-символист. Стихотворение «Оазис», мне показалось, оно подходит. Разве база не напоминает оазис в бесплодной пустыне? «Я решился в желании смелом по кремнистой дороге идти и не медлить нигде на пути. Ты казалась мне высшим пределом, за который нельзя перейти.»

– Да замолчи ты! – разозлился я. Он послушно замолк. «Вот так! Пусть знает свое место», – бесился я, спускаясь к базе.

За прозрачной стеной пузыря работала система орошения. Трава тянулась к воде, я тянулся к воде и к влажному чистому воздуху. Я сорвал респиратор, едва оказавшись внутри. Над головой крутилась голографическая эмблема «Заслона». Где бы мы не странствовали, оказывались дома. В куполах, утверждавших Земное во Вселенной.

– Дрон засек движение, – двойник не тратил время на побочные мысли, как я и распорядился. Но что за поэтичное отклонение от цели сбило меня с ног? «Надо будет отправить отчет наблюдателям проекта. Пусть объясняют, каким образом он получил информацию не из меня. Поэт-символист, тоже мне».

Из ближайшего корпуса, по периметру которого цвели то ли фиалки, то ли анютины глазки, в цветах я не разбирался, вышел человек. Помахал нам, пошел навстречу.

– Одет с иголочки, – заметил я, – не запылился.

Форма проекта сидела на исследователе идеально, не придраться.

– Улыбается. И цвет лица свежий какой. Совсем не выходит погулять, – решил я, – отсиживается, вместо того, чтобы данные собирать.

«Я бы тоже отсиживался, чем шляться в респираторе», – подумал я, и громко поприветствовал исследователя.

– Добро пожаловать на Проксиму, брат! – ответил он, но руки не подал, – Денис Соколов, космогеолог.

«Брат!» – усмехнулся я, – «Что с людьми творят эти планеты!»

– Александр Беляков, пилот челнока, космическая оборона.

– Решили прислать смену посерьезней? – Денис Соколов улыбался искренне, зубы его блестели ярче любого из солнц Проксимы.

– Сигнал пропал. Выслали меня, – в моей улыбке скрипел песок.

– А это? – Денис прищурившись, посмотрел на двойника. Тот стоял в стороне.

– ОН. Могу отключить, – сказал я.

– Не Александр-Два? – заметил Соколов.

– Ни в коем случае.

– Не стоит отключать. Он действует согласно программе, как и все мы. Пройдемте в столовую, угощу вас кофе.

– Я бы хотел сперва ознакомиться с вашими исследованиями.

– Обязательно! Но давайте сначала кофе, а? Я как раз собирался приготовить себе чашечку. Я привез с собой с Земли фарфоровый сервиз, семейная реликвия. Пожалуйста, позвольте мне побыть радушным хозяином, я столько времени провел один.

Столовая располагалась в дальнем корпусе, мы шли как раз по аллее саженцев. Деревца, тонкие и чахлые, чувствовали себя неуютно на террасформированном участке земли. Они молили о заботе вялыми листьями, но космогеолог скорее всего больше времени уделял грунту, чем всходам над ним.

– У вас сигнал пропал, – напомнил я Соколову.

– Я упал, ударился головой. Вы же знаете, что сотрясение обрывает связь. Мой двойник, – Соколов покосился на цифровую копию, шагающую справа от меня, – просуществовал пару минут прежде, чем исчезнуть. Я очнулся, его уже нет.

– Почему не послали отчет? – я махну киберпчеле передать данные.

– Отсылал неоднократно, – удивился Соколов, – Вам не сообщали?

– Нет.

– Вы наверное были в стазисе. А после не проверили. Бывает. Вы отчего не сообщили носителю? – обратился исследователь к двойнику, хотя прямое обращение к цифровой версии считалось дурным тоном.

– Напоминаю, что пока исходник в стазисе, цифровой двойник человека не может быть сформирован. По собственной воле, – ответила моя копия.

– Возможно, возможно, – проговорил Соколов, пропуская нас в столовую.

Кибрепчела залетела следом и замерла у двери.

– Люблю киберпчел, – сказал Соколов, – моя сломалась. Вездесущий песок.