Продолжение следует

...Прокручивая поплывшую с годами, выцветшую пленку этого вечера, я неизменно гордо и восхищенно вспоминаю, что свет, кажется, выключил всё-таки я, и ещё хватило ума на страстный шепот "А целоваться без света умеем?" ответить правильно: "Не знаю", благоразумно не похвастав весьма сомнительными достижениями в этой области. А когда еще и ляпнул: «Зато докажу... в темноте и даже без рейтуз теорему Веерштрасса..», я понял, что никакая игра, которая этому предшествовала, не могла так победно завершиться, никакая моя шутка никогда не имела такого ошеломляющего успеха.

- Я с вами дружу! - кричала Полина, - Вы прелесть, Жмеринка, никаких генералов не надо! Вы – мой!

...Я не пью, даже не пробовал, и здоровье здесь не при чем, и убежденья тоже. Не пью - и всё, и ,оказалось, что это неизмеримо сложнее, чем быть как все. Когда во хмелю, конечно, всё лучше, щедрее, розовей, тогда мальчики смелее, а девочки – смешливей и податливей...

О том, как в компаниях, где ты еще и в центре внимания как тамада, можно воздержаться, точнее, увернуться от пития ,надо не рассказы писать, а нечто более объемное…А может, и инструктаж для служебного пользования, так как это повторить при других обстоятельствах и действующих лицах вряд ли получится… А как это удалось в моем частном случае, я уже обязан рассказать.

На дне рождения нашей сокурсницы Тамары ко мне, ведущему, уже под шофе особо навязчиво приставал мастер опрокинуть стакан водки без хмеля стеснительный спокойный студент и хороший математик Сергей.

- Сергей! - вдруг резко, но смеясь сказала Тамара. - Ты, чтобы проникнуть к лифчику и что-то там делать, должен опрокинуть штоф водки, а Илья это делает без ничего и… нежней. Отстань от него!

Я получил в этой компании охранную грамоту, но самое любопытное – дорогу к ее шикарному бюсту я не знал.

- Жадов, - говорила Полина, - я Вас никогда не видела пьяным от водки как всех, почему? Только не говорите, что Вы лучше.

- Не говорю, но думаю, что "да", это Вы хотели услышать? Или не терпится знать, что у меня – непьяного – на уме? То же, что у Вашего пьяного старлея-эскулапа – любовь. Но с другой приправой: с Петраркой и Мандельштамом. И все-таки генерал-лейтенант медицинской службы все равно лучше меня на все звезды, а родителям и того больше! - ревновал я.

- Несомненно, увашихэтих проблем нет! Мы разве не должны любить только маму?! Правда ведь?..

- Ехидная полуправда. Я должен обожать, любить своих детей, и поэтому им нужна еврейская мама. Так уж воспитали мою маму, с которой спорить бесполезно. Это не надо принимать, это надо понять, физмат-фрейлен! И понять, представьте, можно!

…Я понимал, что это звучит глупо и обидно, но не предполагал, чем это обернется…

На третьем курсе, сразу же после каникул, которые изумительно провел с Полиной у трескучих костров с ухой и в палатке в лесу, на берегах озер и речушек Подолья, я, как и многие другие студенты, получил повестку о призыве на двухгодичную военную службу. Кому и зачем понадобились недоученные студенты-математики уже и без них пятимиллионной армии, понять было, конечно, невозможно, как, впрочем, и то, что призыв впоследствии так же внезапно отменили.

Мне стыдно было воспользоваться отсрочкой, которую Полина могла сделать через папу, прошел медкомиссию, был наголо к восторгу "генеральши" острижен "под Фантомаса ", и уже встретил вместе с ней маму с папой, чтобы проводить меня.

Полина должна была придти к нам к восьми, но, когда я пришел домой к этому времени, ее встреча с мамой уже состоялась, она уже меня встречала и, смеясь, уткнулась мне в плечо и прошептала:

- Иди к маме, Фантомас-алиментщик!

Я недаром весьма побаивался встречи Полины с мамой, но такой сценарий даже не рассматривался.

- Позови Полину! - попросила мама.

Я позвал.

- Дети, - сказала мама, обращаясь почему-то к папе, голосом сотрудника ЗАГСа, - вы уже все решили сами. Остается ускорить формальности перед солдатщиной, у ребенка должны быть отец и мать. Будут и дедушка с бабушкой. Да? - это к папе.

- Ну да, а как же! – почему-то виновато ответил папа.

Мама вышла, но я знал и слышал, что она плачет.

- Ну и чего ты добилась, актриса?! - вырвалось у меня.

- Всего! - неожиданно зло сказала Полина. – Узнала, что я – дрянь, ты – жалкий трус, и что есть в этом мире благородство, пусть и нафталинное, которого хотела, боялась и не ждала. – И, уже упавшим голосом. - Это по твоей милости, трус, я солгала маме, что в положении. Чего боялся ты? Скажи!.. Все, я не хочу тебя больше видеть! Служи! Папаша!..

...Я слишком хорошо знал Полину, чтобы услышать в этом только театральность, и слишком плохо, чтобы просчитать хоть несколько шагов вперед… А в этот вечер у меня еще хватило непростительной глупости впасть в амбицию и не искать ее, а утром, когда надо было отправляться

на сборный пункт на вокзале, я глаза проглядел, обыскал все места возможного пребывания – но Полины уже в городе не было.

Перед посадкой, когда напряжение было громче третьего звонка, мама, как бы извиняясь за всех, сказала просто никому:

- Какие сложные сейчас дети...

Я сорвался: