Продавец снов

— Зачем вы?.. — Глаза у Инны большущие, синие. Дальше они идут рядом, Григорий и практикантка. На небе зажигаются звезды, тоже теплые, в бархатной синеве.

— Звезды — как люди, — говорит Инна. — Только живут не по-нашему долго…

Григорий не отвечает девушке. Смотрит на нее сбоку: Инна красива.

В поселке, у ступеней обсерватории, Инна спрашивает:

— Вы верите в лебедей?

Григорий застигнут врасплох. Сказка о лебедях родилась здесь, в Хан-Гулаке. Кажется, стоила жизни директору обсерватории Фирсову, Павлу Васильевичу. Из-за этого Григорий приехал сюда. «Разберитесь…» — сказали ему в Москве. Но Григорий не успел разобраться. Комета Плея, которую он исследовал, все еще держит его в руках, книга о ней не закончена.

— А вы верите? — спрашивает он Инну.

— Верю.

В Хан-Гулаке Инна четыре месяца. Григорий и того меньше два. И кажется, любит ее.

В кабинете Григорий садится за письменный стол. Сегодня он свободен от вахты. У главного телескопа Гуранов. По праву директором обсерватории быть Гуранову, а не ему, Григорию Слегу. Но все сложилось иначе.

Из Бюракана, где Григорий работал руководителем группы, его вызвали в академию в январе. Москва встретила Григория вьюгами и плоским холодным солнцем, которое он не любил. Москву Григорий не любил тоже: здесь началась и здесь кончилась его жизнь с Элиной. Прожили они меньше двух лет, и их ничто не связало. Элина любила театр, кинофестивали — могла высидеть на шести сеансах подряд… Сейчас Элина с артистом кино. И как ни огромна Москва, пока Григорий был в городе, он постоянно ежился: не встретить бы их, вдвоем.

Элину Григорий не встретил, а в академии у него был разговор:

— Погиб директор Хан-Гулакской обсерватории.

— Павел Васильевич?.. — Григорий знал Фирсова. — Отчего?

— Никто толком не знает. Фотографировал чистое небо. Последним его словом было — лебеди.

— Лебеди?.. — Григорию только и оставалось, что задавать вопросы.

— Это и удивительно. Поезжайте директором в Хан-Гулак.

— Но там Гуранов!

— Гуранов не верит в лебедей.

— Кто-нибудь верит?

Впечатление от разговора складывалось такое, что в лебедей верят в Москве.

— Поезжайте. Разберитесь на месте.

В Хан-Гулаке Григория встретила тишина. И растерянность в обсерватории. Сотрудники были подавлены трагическим случаем. Гуранов отмалчивался. На прямой вопрос о лебедях, помянутых Павлом Васильевичем, глядя из-подо лба, сказал:

— Утопия…

Инна долго молчала и только на нетерпеливое Григория: «Будет ли кто-нибудь говорить в обсерватории?» — ответила:

— Думаю, это правда.

— Павел Васильевич прав?

— Думаю, — повторила девушка. — Но я ничего не знаю.

Архивом Павла Васильевича Григорий занимается второй месяц, не отрываясь, однако, от своей книги. С Инной его сблизили слалом, прогулки в горы. Григорий ждал, что она заговорит о лебедях, но Инна молчала и только сегодня неожиданно спросила, верит ли он в лебедей. Отчего ему верить? Никаких доказательств нет.

И не будет. Он приехал ловить Синюю птицу. Хороша романтика в двадцать лет для младшего сотрудника Инны Гранек. А здесь нужен следователь. Или психолог. Почему погиб Павел Васильевич? В душевную болезнь Фирсова — в обсерватории был и такой разговор — Григорий не верит. Но фотографировать чистое небо!..

Разгадать тайну не под силу Григорию. Надо было отказаться от поездки. В Бюракане у Григория хорошая работа, друзья. А здесь — молчальники: Сергеев, брат и сестра Сурковы — все ходят набравши в рот воды.

Григорий вынимает нижний ящик стола: последнее, что осталось еще не просмотренным из архива Павла Васильевича. Здесь письма…

В Хан-Гулаке Григорий чувствует себя неуютно. Вроде бы не у дел.

И он недоволен собой, Хан-Гулаком. Недоволен, что приходится разбирать бумаги, касаться жизни, бывшей далеко от него и угасшей трагически. Не ему совать нос в эти дела. И в обсерваторию — тоже.

Одно к другому Григорий откладывает чужие письма: из Москвы, Пулкова, Варшавы и Лондона. Вся жизнь Павла Васильевича — в астрономии: письма из академий, обсерваторий. Вот письмо из Японии… Вот чистый конверт. В нем тоже письмо. Заметки, написанные карандашом… Григорий разглаживает листки, но глаза его уже прикованы к строчкам: «Лебеди появились вместе с кометой Плея…» Лебеди!.. Григорий придерживает листки, словно боится, что они улетят.

— Можно войти?

Это Инна. Она несколько раз повторяет:

— Можно войти, Григорий?..

— Входите! — кричит он, опомнившись.

Прежде Инна не приходила без вызова. Но Григорию некогда удивляться.

Инна нерешительно остановилась у двери. Хочет чтото сказать? Что? Спрашивать Григорию неудобно. И некогда: позади нее лаборант Сергеев — принес проявленную фотографию, еще влажную.

— Что вы сняли, Григорий Константинович? — спрашивает он. — Ножницы?..

Инна берет фотографию из его рук. Секунду рассматривает ее, рвет на клочки.

— Не надо было фотографировать, — говорит она.

Григорий смотрит на все это из-за стола. Он еще придерживает листки, исписанные карандашом. Но успевает заметить: Инны на фотографии не было. Что-то другое блеснуло на влажном картоне. Два косо поставленных паруса?.. Чепуха какая-то — паруса!