Продавец грез

Мы поняли, что на этот раз он сказал нечто весьма уместное, не ведая того, что со временем эти слова превратятся в пророческие. Дона Журема полностью открыла правый глаз, прищурила левый и стала похожа на человека, объятого страхом. Когда мы поверили в то, что старушка сбежит, она сама повергла нас в это состояние:

— Фантастика!

Мы переглянулись, не понимая, что означает это выражение.

— Что вы подразумеваете под словом «фантастика», дона Журема? — спросил я, очень желая услышать ответ.

Мне казалось, что из-за своего церебрального расстройства она почти ничего не поняла из того, что мы ей наговорили. Однако, к нашему изумлению, она напыщенно произнесла:

— Фантастическим является все то, что вы мне рассказали. Я принимаю приглашение, согласна вступить в группу! Я всегда была революционеркой, когда училась в школе и когда была преподавателем в университете, но мне подрезали крылья, победила дефективная система образования. Мне приходилось следовать предложенной программе, порождающей прагматиков, а не мыслителей, с которой я была не согласна.

Мы были ошарашены. У нас перехватило дыхание. Мало нам таинственности с личностью учителя, теперь перед нами предстала еще и сеньора, битком набитая тайнами! Некоторые из нас обомлели, потрясенные выдающейся биографией этой личности. Я пытался вытереть пот с лица. А она, демонстрируя завидную трезвость суждений, продолжала:

— Я всегда хотела продавать мечты, активизировать умственную деятельность, но мне затыкали рот. Мне уже надоело изо дня в день констатировать, что современное общество играет роль инструмента, обезличивающего молодежь, унифицирующего интеллект, не дающего развиваться критическим настроениям и делающего молодых людей стерильными, простыми исполнителями условностей. Что они сотворили с нашими детьми? — возмущенно воскликнула она.

Я спросил, каково ее полное имя.

— Журема Алькантара де Мелло, — просто ответила она.

Услышав ее имя, я немного отошел в сторону, еще более ошеломленный, чем раньше. Стало ясно, что дона Журема — это известный антрополог и университетский преподаватель высшей категории. Она защитила докторскую диссертацию в Гарварде. Ее научные заслуги были признаны во всем мире. Она писала книги по своей дисциплине, которые были переведены на многие языки.

Я оперся о столб, который стоял рядом. Вспомнилось, что я читал некоторые из ее статей и все написанные ею книги. Она оказала большое влияние на мое становление. Я был в восторге от ее рассуждений, от ее смелости. Но всего несколько минут назад я ратовал за то, чтобы исключить ее из нашей группы. «Какая мерзкая предубежденность! Кто сможет излечить меня от злокачественной опухоли интеллекта? — Думал я про себя. — Я мечтаю о том, чтобы стать открытым и бескорыстным, но, похоже, неизлечим».

Демонстрируя полное единодушие с учителем, профессор Журема заявила, что общество, за некоторым исключением, превратилось в хранилище конформистских умов, которым неведомо смирение перед тайной бытия, не имеющих при этом великих идеалов и не задающихся вопросом, кто они такие. И завершила свою речь словами:

— Мы должны интенсифицировать умственную деятельность людей.

Мой учитель улыбнулся, радуясь жизни. А про себя он, по-видимому, сказал: «Попал прямо в точку». Дона Журема была большей революционеркой, чем все мы вместе взятые. С годами в ее голове возникло множество идей.

Проблемы возникли еще до того, как она согласилась присоединиться к группе. Прожив долгую жизнь, она отличалась смелостью суждений и за словом в карман не лезла. Журема начала так реагировать на обстановку, как Моника еще не умела. Она подошла к учителю, громко рассмеялась и начала порицать поведение группы:

— Быть шайкой эксцентриков, торгующих мечтами, — это хорошо, но быть шайкой нечистоплотных нерях — это уже никуда не годится.

Ничего себе! Мы разозлились. Но профессор, увидев наши кислые физиономии, не смягчилась, а, наоборот, еще больше усилила нажим.

— Называть группу экстравагантной для того, чтобы научиться действовать согласованно, — это похвально, однако не замечать, что от этой группы дурно пахнет, что она нечистоплотна и не соблюдает норм гигиены, — это противоречит здравому смыслу.

Учитель принял нагоняй спокойно. Но Димас никак не мог успокоиться.

— Журемочка… поосторожней, — проговорил он, заикаясь, переходя на фамильярное обращение, на которое до сих пор был способен только Бартоломеу. Журема не отступила ни на шаг. Она подошла к нему, принюхалась к его телу и нанесла ответный удар.

— Поосторожней? Да от тебя разит тухлыми яйцами!

Бартоломеу показал старушке язык. Они с Димасом то и дело приводили друг друга в ярость.

— А я что говорил?! Да я просто герой, потому что терплю вонь этого хмыря! — сказал он и громко захохотал. Хохотал Бартоломеу так самозабвенно, что не смог удержать скопившихся в нем газов и с грохотом выпустил их.

Дона Журема сделала ему внушение:

— И тебе не стыдно? Отойди в сторонку и пускай там свои газы. А уж если не успеваешь сдержаться, делай это хотя бы не так оглушительно.