Продается дом с кошмарами

Это невозможно! Но Костя сразу узнал двор, заросший бурьяном, деревце на крыше, полосатые шторы. Из окошка знакомого полуподвала сочился тусклый свет.

Инесса тоже смотрела на этот слабый огонёк.

— На той даче уже второй год никто не живёт, — сказала она. — Не знаешь, откуда там свет? Гости, что ли?

Костя пожал плечами и потихоньку обнял Инессу за талию, которая тоже оказалась тугой и горячей. Голова у него пошла кругом, а Инесса и ухом не повела.

— Я козлов не люблю, — сказала она невозмутимо. — Слабаков тоже. Ты не слабак?

— Нет, конечно!

— Не верю. Два дня кругами вокруг меня ходишь, а заглянул только сегодня.

— Ты что, видела, как я ходил?

— Ага. И знаю, зачем. Все вы одинаковые.

— Не все, — обиделся Костя, потому что наверняка она сравнила его с конопеевскими козлами.

— Не слабак? Докажи.

— Легко!

Вся она была в его руках — горячая, крепкая, дивная. От неё пахло чем-то густо-хвойным, страстным, настоящим. Вот только от поцелуев она уворачивалась и больно упиралась коленками.

— Докажи, — повторяла она.

Её ясные глаза в колючих ресницах смотрели властно и прямо. Костя спросил:

— Что надо делать?

— А вот в то окошко загляни — что там за гости?

Она указала на подсвеченные изнутри полосатые шторы.

— Легко, — повторил и Костя.

— Мне отсюда видно, дойдёшь или нет. Если заглянешь туда — дам.

Такое простое, грубое решение вопроса сначала Костю огорчило, потом обрадовало. Ему хотелось, конечно, чтоб всё у них случилось красиво, самозабвенно, само собой, зато теперь никакие церемонии не нужны. Раз девушка простых нравов, то и делать нечего.

Инесса ещё раз пихнула его круглым коленом:

— Ну что, пойдёшь?

— Пойду.

— Так иди! И не лезь поцелуями — стукну. Рука у меня тяжёлая! Вот вернёшься, тогда можно будет.

— А не обманешь?

— Сказала, дам, значит, дам.

Ночь оказалась куда темнее, чем думал Костя, когда сидел в у Каймаковых в избе. Ещё и похолодало. Но как раз этого Костя не чувствовал — он весь горел. Ему даже казалось, что стылый воздух колеблется от соприкосновения с его жарким лицом, а изо рта вот-вот повалит пар, как зимой.

«Вот она, женская психология, — думал он, продираясь сквозь бурьян. — «Все вы одинаковые»! Уж кто одинаковый, так это они — хотят, чтоб ради них совершали подвиги. Даже кувалда Шнуркова туда же! Заставила меня крапиву вытаптывать (кстати, это где-то рядом, надо поберечься). И чего это ради я вчера до ушей обстрекался? Зачем мне Шнуркова? Вот теперь игра стоит свеч. Какая ночь! Ни луны, ни звёзд. «Бездне нету дна». Стихи я, конечно, переврал, и всё равно хорошо…»

Из окна Каймаковых загадочный полуподвал казался совсем близким. На деле даже напрямик Косте пришлось идти минут десять. Огородами он добрался и до забора, в котором нашлась дыра, и до крапивы. Отсюда он двинулся гусиным шагом, держась ближе к кустам. Кусты кололись не хуже крапивы.

У самого дома он выпрямился и помахал рукой в темноту. Видит ли его Инесса? Страшно далеко светится её окошко, но она должна сидеть там и смотреть, раз сама этого хотела. И вот он здесь. Теперь осталось только встать на карачки и подобраться к страшному окну, занавешенному полосатым. Но как туда заглянуть?

Костя по-пластунски прополз вдоль стены и окна, приминая холодную траву. Шумели в темноте невидимые деревья, и от этого казалось, что рядом кто-то ходит.

Подобравшись к нужному окну, Костя ничего не увидел: полосатые шторы были сдвинуты старательно, нигде ни щёлочки. Только у самого края остался зазор между тканью и рамой, и Костя устремился к этой дыре. Он так осмелел, что почти прижался лицом к стеклу.

Вот это да! Перед Костей открылся вид полуподвала сверху — окно-то было под самым потолком. Над шнуре висела слабенькая энергосберегающая лампа. Сначала Костя разглядел лишь угол стола.

Похоже, Робинзон только что отужинал и убраться не успел. Натюрморт на столе, залитый мертвенно-серым светом, показался Косте на редкость противным, хотя у него самого случались трапезы и похуже. Робинзон снова налёг на ставриду — в консервной банке остался недоеденный кусок болотного цвета. Он хорошо сочетался с зеленоватой краюхой хлеба, которая лежала рядом. Пил Робинзон какую-то крем-соду из алюминиевой банки. Крупная луковица со следами зубов напоминала о скудном рационе Буратино. Крем-сода с луком — невкусно!

Костя поморщился и стал разглядывать дальние углы подвала. Сначала он решил, что там ничего нет, кроме пыльного хлама. Однако немного сдвинувшись влево, он вздрогнул; холодный ком родился в груди и тут же ухнул вниз, хотя лежал Костя горизонтально. Пришлось часто поморгать, а затем широко открыть глаза, чтобы убедиться: нет, это не обман зрения. В глубине комнаты на корточках сидит человек!

Был этот человек нестар, довольно ладен, темноволос, в каком-то сером свитере. Перед ним стояла обыкновенная табуретка. Незнакомец — Костя перестал звать его Робинзоном из-за отсутствия бороды и

мехового колпака — пристально глядел на ровные невысокие столбики, аккуратно расставленные на табуретке. Что это такое?