Сначала мне показалось, что городской особняк Медли под номером 28 совсем не изменился со времени славного изобретения, принесшего Эдди богатство, жену-шведку, яхту, машины и возможность путешествовать. Этот большой старый дом со множеством пристроек, стоящий в западной части Хэддама, считался у нас красивым. Стоит он в глубине участка, так что с улицы за бирючиной, можжевельником и рододендронами, через которые петляет подъездная аллея, проглядывают только отдельные его части. Моя бывшая жена восхищалась этим «совершенством», пренебрежительно называя наш прежний дом, наполовину деревянный и выстроенный в стиле Тюдоров, «безвкусным», — впрочем, когда его строили, я думаю, об изяществе никто не задумывался. (Мне наш дом очень нравился, и я горевал о его сносе. Снесла его семья правых взглядов, коричневорубашечников, будущих сторонников «Движения чаепития», которая поддерживала Дэвида Дюка, выдвигавшегося на пост президента. В горах, где у нас добывают уголь, они держали наготове небольшую частную армию, но, узнав, какова доля евреев в штатах, прилегающих к восточному побережью — она действительно велика, — совсем пали духом и отступили в Айернвиль[26], где всем заправляет «белый человек».)
Когда-то дом 28 представлял собой произведение архитектуры в стиле Греческого возрождения[27] с фронтоном и колоннами, но теперь от этой исходной части по участку расползлись «крылья». Сменявшие друг друга поколения владельцев пристраивали их, чтобы детям «было, где жить», а каждой очередной жене (их тут прошла целая фаланга) устроить студию танцев и йоги, темную комнату для фотографии, галерею для коллекции из Центральной Америки, солярий, гербарий, типографию, оранжерею, кинозал. Кроме того, всегда нужна «комната бабушки», а также со вкусом оформленное местечко, да не одно, чтобы спокойно посидеть-подумать в тишине в ожидании мужчин, заключающих головокружительные сделки где-нибудь в Дубае или Гонконге, откуда тоннами везли деньги, чтобы за все это заплатить. Дома с подобной историей для западной части Хэддама — явление обычное. Впрочем, печальный итог заключается в том, что мало кто из их нынешних обитателей имеет сколько-нибудь значительные права на все свое жилище, как это бывает у обычных людей. Деньги приходят и уходят. Только дома — величественные, тихие, владельцы которых должны банку менее 50 % стоимости недвижимости, — свидетельствуют о жизнях, прошедших под их кровом.
Эдди, однако, — исключение, поскольку своей огромной кучей камней завладел единолично, выложив за нее в семидесятые годы 350 тысяч. Теперь (это его «теперь», разумеется, легко превращается в «тогда») мог бы выручить за дом четыре миллиона, а может, и больше. Я доехал до усыпанного горохоподобным гравием круга, в центре которого помещался бесформенный бронзовый ком, на создание которого скульптора — им вполне мог оказаться Генри Мур[28] — вдохновила, скорее всего, женская красота. Тут стало заметно, что дом сильно «нуждается в ремонте» — выражение, которым на риэлторском жаргоне обозначают состояние упадка, неизбежно ведущее к появлению прорехи в бумажнике владельца. Стены было бы неплохо покрасить, крышу, наружные подоконники, софиты и основания греческих колонн заменить, выбоины в фундаменте и трубах заделать кирпичом. Кровли раскинутых «крыльев» кое-где просели, заставляя подозревать протечки (если не хуже), на что давно уже никто не обращал внимания. Четыре миллиона — оценка еще оптимистическая. Правда, Эдди на оценки теперь наплевать. Какой-нибудь эмир, олигарх или африканский полевой командир, выпускник Уортонской школы бизнеса при Пенсильванском университете, купив такое владение, первым делом снес бы все до основания, как бешеные выходцы из Кентукки сравняли с землей наш старый дом, за один день уничтожив мое прошлое со всеми юношескими мечтами.
Пока я выбираюсь из машины, белая дверь дома отворяется, и на площадке парадной лестницы показывается Файк Бердсонг, человек, встретить которого я вот уж никак не хотел. В применении к таким людям выражение «услада взора» меняет свой смысл на противоположный. Только теперь, хотя следовало бы раньше, я заметил возле дома его старый помятый «чероки». Файк — министр без портфеля, усердный, как бобр, выходец из алабамского Принстона[29] и Теологического института, неизбежно является там, где вам меньше всего хотелось бы его видеть. Никто, будучи в здравом уме, не доверит ему и стадо коз. В Хэддаме Файк ждет своего часа много лет: занимает в аэропорту Ньюарк должность «дельта-капеллана» (в чьи обязанности входит выполнение обрядов после крушения самолетов), ведет утренние религиозные передачи на радио WHAD, а также служит на похоронах и венчаниях, где никто ни во что не верит, но всем хочется участия церкви. Кроме того, он рьяный сторонник блока Ромни — Райан (на его машине красуется соответствующая наклейка) и со времени избирательной кампании ведет себя так, будто Мит[30] уже победил, и только мы все, дураки, об этом не знаем.