Читаем Прочерк полностью

Я остановилась. Поглядела на него.

— Каким же это способом?

— Мы ведь похожи, — сказал Изя, потупясь. — Конечно, одной только наружностью, не более того. Да и наружностью уже не очень. Это только в детстве посторонние путали нас… Я должен был нашим сходством воспользоваться. Когда они вошли и спросили: «Кто из вас Бронштейн, Матвей Петрович?» — я должен был ответить: «Я». Тогда Митя остался бы дома, а меня увели бы. Невелика потеря.

— Но ведь и Митя закричал бы «я»! И как бы успели вы обменяться паспортами? У них на глазах? Если бы он даже согласился?

Изя не ответил, и я более не спрашивала. Он повторял: «Я мог бы спасти его — и не спас» — с таким же маниакальным упорством, с каким повторяла «это я виновата» несчастная женщина у постели мальчика, попавшего под трамвай. Изю так же невозможно было переубедить, как ее.

Я поняла, что и с ним о Мите следует пореже. Он был на грани безумия.

2

Фанни Моисеевна оказалась все же спокойнее. Она, не знавшая приговора, еще надеялась — как, впрочем, и я, приговор знавшая.

Чуть только мы оставались вдвоем, мы начинали о Мите. Я ненасытно расспрашивала о последних его часах, она не скупилась. Мне драгоценна была каждая подробность, а Михалина в Ленинграде рассказала все только «в общем». Фанни Моисеевна не терзалась моими расспросами, у нее была такая же потребность говорить о Мите, как у меня слушать, как у Петра Осиповича или у Изи страдать о нем молча. Я выспрашивала последний день. Она рассказала, что с утра, отправляясь на рынок, заметила в подъезде незнакомых парней, и, когда возвращалась, они торчали там же. И когда Изя возвращался со службы — они стояли там. Но Изя, да и Фанни Моисеевна не придали этому никакого значения, вспомнили о торчавших парнях уже после катастрофы. «Мало ли какая шпана в подъезде околачивается, а при чем тут мой сын? Что? Это была слежка? Нашли за кем следить! За нашим Митей! А что за ним следить, и так известно — он либо в библиотеку, либо по букинистам… В кино и то его не вытащишь, он за книгой, или пишет, или с Изей рассуждает… У других дети как дети, а наши? Другие мальчишки балуются, дерутся, а этим лет с четырех только чтенье. Спорить они спорили, даже до крику, но чтоб драться — никогда. Их от книжки не оторвешь, ни на что времени нет. Я даже удивляюсь, Лидочка, вы не обижайтесь, как это наш Митя нашел время на вас жениться? Изя и до сих пор за барышнями не ухаживает, что же он думает, она сама ему на шею повесится, что?.. Как это кому на ум взошло за моим сыном следить? Следили бы за своей шпаной… Следили, следили и выследили: в 12 ночи явились. Я уже и товарищу Сталину написала, лично, чтоб он разобрался, как вы думаете, ему передадут? Мы с Петром Осиповичем их по-советски воспитывали, с детства трудовое воспитание и без всякой политики. Митя даже один год на заводе работал, мы не буржуи, не кулаки какие-нибудь, мой муж врач, а Митя вышел в профессора. Словили шпиона!.. Когда они еще маленькие у нас были, Митя и Изя, с трех лет за книгами — мне соседка сказала: „Вы, мадам Бронштейн, родили себе двух ангеляточек“».

Тут она показывала мне фотографию Изи и Мити в детских платьицах, в башмаках на пуговках, одна глазастая круглая головка прислонена к другой, — и заливалась слезами.

Пришли за Митей в 12 часов. Чтобы опасный преступник не мог бежать — спуститься, например, на улицу с пятого этажа по водосточной трубе, — сыщиками приняты были особые меры. У Бронштейнов все уже спали. Кто-то из соседей пошел на звонок отпирать. Отпер. Вошли трое, предъявили свои документы и потребовали указать им, в которой комнате живет Брауде. Семья Брауде — муж, жена и ребенок — жила прямо напротив семьи Бронштейнов, дверь в дверь. Оцепеневший сосед довел пришлецов до дверей Брауде. — Тут? — спросили они. — Тут.

Тогда они мгновенно повернулись к двери Брауде спинами и, не постучав, вошли в комнату Бронштейнов. Хитрецы! Шерлоки Холмсы! Один зажег карманный фонарик, нашел на стене у двери выключатель и включил верхний свет.

Я очень ясно себе представляла, как оба, Митя и Изя, беспомощно жмурились от внезапного света и поспешно нащупывали на общем столике между кроватями каждый свои очки.

— Кто из вас Бронштейн, Матвей Петрович?

К этому времени Митя уже сидел на постели в очках.

— Я.

— Одевайтесь.

Одеваться начали все. Митя предъявил паспорт, а ему предъявили ордер на арест.

— Сдайте оружие сами. Это послужит к облегчению вашей участи.

Митя рассмеялся. Фанни Моисеевна уверяла, что он рассмеялся вслух, громко.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии