Пробужденный

Бегут, копошатся, куда-то постоянно спешат. А жизнь разве для того, чтобы спешить? Смысл ее по сей день остается загадкой, но если уж она нам дана, то почему бы не начать получать от нее удовольствие. Почему не научиться ценить каждый день. Но нет. Ценить то, что имеем так и не научились. Вилем не считал себя просветленным или высокодуховным человеком, но научился жить с радостью, с ее ощущением каждый день. Делать то, что любишь. Он, конечно, понимал, что с позиции современного общества – это все похоже на несерьезность, юношество. Но что поделать? Если иначе ощущать счастье от жизни у него не получается, то чего он должен себя мучить, доказывая кому-то что-то? Ведь живет он для себя, в первую очередь, а не для кого-либо другого. Или же ему только кажется, что он научился любить жизнь по настоящему?

Просидел так более двух часов, и когда надоело – поднялся и побрел к себе в мастерскую. А там уже стояла очередь из нескольких человек.

– Мы уж думали расходиться, – сказал первый в очереди человек, – А то вас все нет да нет.

– Я, честно говоря, думал прийти вообще на двенадцать. Но вижу, хорошо, что решил прибыть раньше.

– Да, не отказывайте нам в своем мастерстве. Потому как я даже не знаю, куда пошел бы. Наверное, я штурмовал бы вашу мастерскую до вашего прихода.

Открыл мастерскую, принял все заказы и закрылся внутри. Уселся. Тишина вокруг. Безопасная гавань. Где-то за стенами этого убежища шумит город, гомонят люди, работают ремесленники и строители. Но здесь – в мастерской – уютно и спокойно. При всей любви к миру, к людям, Вилем ощущал, насколько ему необходимо оставаться один на один с самим собой. Искренне верил, что только будучи уединенным можно сохранять здравомыслие и ясность ума. Ведь вряд ли, к примеру, Диоген или Шопенгауэр пришли бы к своим гениальным мыслям, будучи в толпе?.. Однако же, чтобы понять людей хоть немного, нужно проводить время и с ними. Это то же самое, что хотеть научиться плавать, но совсем не приближаться к водоемам.

Сидел так некоторое время, ничего не делая. Потом встал и пошел в заднюю комнатку. Там он любил рисовать. Никто не знал о таком его таланте. Да он и сам его открыл для себя совсем недавно, может года полтора назад.

Взяв в руки кисточку, он начал писать. Все, что накипело у него в душе – он расплескал по большому полотну масляными красками. Картина была незаконченной, он писал ее уже четвертый месяц, но еще немного и картина будет готова.

Закончив большой кусок работы, и словно обессилев, он сел прямо на пол перед картиной, закрыл глаза и так сидел несколько минут, размышляя о разных глубинных вещах, пытаясь понять, что же он чувствует теперь, спустя три года. Душа все же болит, хоть и не так сильно. Однако смириться пока не получается, потому равновесия и спокойствия там еще нет. Нужно учиться и учиться, чтобы равновесие не зависело от внешнего влияниями мира, какой бы важной части его ты не лишился. Принимать события такими, какими они есть. Тем более, если ты не можешь на них повлиять, то какой смысл беспокоиться? С другой же стороны, мы принужденно должны подавлять свои эмоции: то, что дано человеку для полного восприятия жизни. Потому Вилем и запутался. Он не знал окончательного ответа.

Стук дверь вырвал его в реальность.

– Откройте, пан Вилем! – прокричал мальчишка, который продавал газеты на соседнем перекрестке, – я знаю, что вы внутри. Откройте, пожалуйста, есть дело! – стучал в дверь, – Быстрее, дело важное.

Вилем поднялся и пошел к двери.

– Что случилось?

– Полиция идет к вам.

– Ко мне? – у Вилема от удивления полезли на лоб глаза, – Ко мне полиция? Ты ничего не путаешь?

– Да нет, пан Вилем. Просто вчера пан Беран упал с крыши, а полиция…

– Какой Беран, – перебил его Вилем, – Кто это такой?

– Ну как кто? Мартин Беран, наш трубочист!

– Мартин? – сердце Вилема словно упало к самим ногам, – Мартин?

– Да, Мартин, – продолжил курносый мальчуган с черными кудрявыми волосами, – Вчера. Где-то после часу дня. С четырехэтажного дома, с крыши. Где-то не удержался. У него еще мать умерла несколько дней назад.

– Это ясно. А при чем здесь полиция?

– Так к вам идет.

– А зачем?

– Обувь у него была с вашим значком. Еще и дорогая – трубочист себе не мог такое позволить. Вон, идут! Я лучше побегу, чтобы еще и меня в чем не заподозрили.

И мальчуган быстро исчез, смешался с людьми. Вилем так и стоял на пороге, глядя тому вслед.

– Добрый день! – поздоровался полицейский, – Вы – пан Вилем Сикора?

– Верно.

– Я глава полицейского отделения – Кайзер Гутенберг. Мы с моим помощником, – он указал на своего спутника, юношу чуть старше двадцати, – Франтишек Шипка, имеем к вам несколько вопросов.

– Спрашивайте, если имеете, – не очень приветливо ответил Вилем, хотя сам не понимал своей неприветливости. Может потому, что в обществе сложилось такое мнение о полиции? Ведь лично Вилему полиция никогда ничего плохого не сделала.

– Так может, пройдем вовнутрь? – нахмурился, придав своему суровости, Кайзер и было направился к дверям. Но у Вилема не было желания пускать кого-либо в свою мастерскую